Двери скрипнули. Последней на подножку заскочила бойкая девушка-волонтер в рыжей флисовой куртке с эмблемой на рукаве:

– Подождите, пожалуйста!

Пока они с водителем разговаривали, я ощущал копившееся в салоне напряжение. Даже недовольство. Но больше всего – настороженное внимание. О происшествии с четырьмя пропавшими детьми знали, пожалуй, чуть ли не все в городе.

Девушка сказала что-то еще, после чего вручила водителю цветную распечатку из своей стопки. Я заметил фотографию пацаненка лет десяти и крупную подпись: «Помогите найти ребенка».

– Ну мы едем или как? – возмутилась женщина в передних рядах. Волонтер окинула салон печальным усталым взглядом и вышла из маршрутки. Я смотрел на листовку, прикрепленную возле прохода, у всех на виду, и думал, что нечто смутное о пропадающих в городе детях мелькало и в моем сегодняшнем сне про метро.

Если не спать всю ночь, то к утру мир становится кристально-прозрачным, точно стеклышко очков, только что заботливо протертое тряпочкой. Цвета обретают глубину, звуки – осязаемость: еще немного, и ощутишь кончиками пальцев отголоски темного города, его бессонную, неутихающую жизнь. Привяжешься к нему тонкими невидимыми нитями, сделаешься частью. Сделаешься своей…

Но этой ночью, сидя на подоконнике, я ничего не чувствовала. Стоило ожидать: город не примет чужачку. Здесь наши желания совпадали: я его тоже не принимала. Считай, квиты.

Окна выходили на запад – вдалеке сонно клевали носами подъемные краны речного порта, похожие на гигантских цапель. Небо синело наслоениями дымных туч. Ни лучика рассвета. А закаты здесь похожи на какое-то сценическое утопление: когда на глазах у всех болезненно-бледное напудренное солнце погружается в свинцовые воды залива и наступает мгла.

Сползать с нагретого места оказалось обидно, да и попросту лень. По ощущениям было часов семь. Спать не хотелось. Мысленно отметив, что ближе к полудню я пожалею о решении не ложиться, я огляделась. По углам комнаты высились унылые композиции из картонных коробок – венец современной абстракции и кубизма.

Мои шкафы и письменный стол еще не доехали. Из разговора мамы со службой доставки выяснилось, что ждать их стоило дня через два-три. К тому времени следовало разобрать вещи и освободить место для сборщиков мебели. Только как его освобождать и куда все складывать, если нет даже полок? Замкнутый круг. Торжество абсурда. Апогей дурацкого переезда.

Возле моих ног, обложкой вверх, лежал на полу раскрытый альбом. Вспомнилось, как наша школьная компания долго спорила, какой дизайн выбрать. Почему-то тогда казалось жутко важным, чтобы у всех были одинаковые. Сошлись на однотонных, с простеньким рисунком. Сто двадцать шелестящих кармашков. Мы собирались заполнить все их к выпускному.

Заполнили, ага… Только не плачь снова, Марго. Переживешь. Может, они еще приедут на каникулах…

Я пружинисто встала, не давая унынию вновь прокрасться в мысли. Домашние стягивались на кухню обычно ближе к восьми, и, подчиняясь странному закону утреннего семейного притяжения, я двинулась сначала в ванную, а потом на запах жареных магазинных блинов и кофе.

В кухне чувствовалось напряжение. Как в кабинете во время каких-нибудь важных бизнес-переговоров. Или в очереди к стоматологу.

Наш рыжий персидский котяра с креативным именем Васька (идея сестры) суетился и громко орал, настаивая на пессимистической интерпретации реальности: что миска с едой наполовину пустая, нежели полная. Мама делала вид, будто спокойно занимается утренними делами, игнорируя недовольные крики. Восьмилетняя Василиска могла бы стать единственным свидетелем, кто из них первым даст слабину: мама в очередной раз насыплет корма прожорливому рыжему ленивцу или же кот устанет требовать и займется вторым своим любимым делом – сядет на подоконник и будет мечтать о снующих мимо балконов птицах.

– Привет, – осторожно сказала я и села за стол рядом с сестрой. Та не отреагировала, хотя в хорошие дни мы поддерживаем дружеский нейтралитет.

Мама, не оборачиваясь, вяло махнула рукой:

– Ты, как всегда, вовремя. – От нее это могло значить как одобрение, так и тихое раздражение. Сейчас я не разобрала интонацию. – Успокой своего троглодита. Он скоро по ночам орать начнет.

Но кот внезапно замолчал, по-охотничьи пригнулся, оттопырив пушистый раскормленный зад, кинулся за чем-то невидимым, скользнувшим по батарее, и нервно заскреб лапой плинтус. Может, перепутал комок пыли с мышью. Хотя откуда взяться грызунам в новой квартире, да еще и на двадцатом этаже типового панельного дома, его не заботило.

– Кыш! – шикнула на него мама. Но не слишком строго.

– А Рита сегодня опять не спала ночью, – вставила свои пять копеек Лиска. Всегда поражалась логике сестры и умению так невзначай и «вовремя» приплести к ситуации мои грехи.

Мама не обернулась:

– Ну так правильно ж, доча. Рита у нас считает, что родители дураки. Советуют ей какую-то ерунду, нарочно запрещают. А сбитый режим и проблемы со здоровьем – так кто ж в это верит.

Теперь за легким непринужденным тоном недовольство читалось вполне отчетливо. Ясно. Утренний ритуал взаимных упреков.