Легенда же превращения его в «клоповник» звучала так. Шел мимо какой-то музыкант, которого турнули из очередного дома культуры. И тут забитая досками дверь открылась, и оттуда вылез бомж. Насчет личности музыканта слухи в едином мнении не сходились, но бомж в истории всегда фигурировал. В общем, музыкант взял бомжа за жабры, и тот выложил, что, нормальное место этот кинотеатр. Они с корешами даже электричество с магистрали туда прокинули.

В общем, концерт там случился чуть ли не тем же вечером. И все лето девяностого года у новокиневских рокеров, особенно из тех, кого в рок-клуб не приняли, было место для тусовок и сцена. А летом девяносто первого «клоповник» с громким скандалом накрыли менты. Про это даже газеты писали.

Видимо, сейчас скандал подзабылся, и маргинальная рок-площадка снова в строю.

— Даже не знаю… — сказал Астарот и обвел взглядом «ангелочков». — А в этот раз менты его не накроют?

Если бы клоповник собирал буллшит-бинго по неудобствам, то все клеточки точно были бы закрашены. Собственно, по нему можно было бы этот чек-лист составлять. Здесь было по ощущению холоднее, чем на улице. Но при этом душно и накурено. Казалось, что холодный воздух липкий и склизкий. Сквозь дырявую крышу в нескольких местах капала вода. Звук… Ну, в общем, ходят на такие концерты явно не за отличным звучанием. Галдеж в зале периодически перекрывал происходящее на сцене. И, пожалуй, это было и неплохо… Потому что группа, которая там сейчас выступала, кажется, вообще считала умение играть на музыкальных инструментах моветоном. А в качестве ударной установки они использовали дырявую ванну из оцинковки.

Вход в это «конспиративное место» мы осуществляли по инструкции Алишера — мелкими группами по два-три человека. Ну, то есть, сначала мы большой шумной толпой вывалились из автобуса, а потом рассыпались по скверу, типа прогуливаемся. И потом парами-тройками подходили к типа забитым досками дверям и проскальзывали внутрь. В эту самую неповторимую атмосферу новокиневского андеграунда.

— Я же говорил, что тут будет круто! — прокричал Алишер, когда мы все оказались внутри.

Одной рукой он обнимал Надю за талию, а в другой у него уже была бутылка «Агдама». Самого, пожалуй, мерзотного пойла, которое когда-либо существовало. И самого дешевого из тех, на котором были этикетки.

С первой же секунды я ощутил ровно одну эмоцию по отношению ко всему происходящему — брезгливость. Основная часть собравшихся — очень молодые. Возможно даже школьники. В расхристанной верхней одежде, с осоловелыми блуждающими взглядами. Воняло дешевым табаком, дешевым бухлом и блевотиной. Звуки из темного дальнего угла не оставляли даже повода для сомнений, что этот последний запах приглючился. Да уж… Это было настоящее неподдельное днище. Если питерский концерт в заброшенном ДК оставлял некую иллюзию атмосферной камерности, то здесь — никаких сомнений. Конечная остановка. Конченная, я бы сказал.

Я поймал немного растерянный взгляд Бельфегора. Он еще улыбался, но очень неуверенно. Будто не хотел верить своим глазам или что-то подобное. Астарот обнимал обеими руками Кристину. Лицо — непроницаемое. Бегемот и Света о чем-то переговаривались и вокруг вообще не смотрели. Реакция Кирюхи была схожей с реакцией Бельфегора — он улыбался, но смотрел на других, как будто ища одобрения. Ну, мол, я не понимаю. Скажите же мне, что это на самом деле круто, а то я теряюсь. Только на лице у Макса было написано зеркальное отражение моих эмоций — нижняя губа презрительно оттопырилась, нос сморщился. Как будто он вот-вот потянется за носовым платком, чтобы прикрыть лицо.

«Хорошо, что Наташи сегодня нет», — подумал я, вспоминая нашу «Фазенду». Она тоже была андеграундом. Только уровень трэша там был, скажем так, в пределах необходимого антуража. Там было хотя бы тепло… Ну и еще там было чисто. И мы сами после мероприятий собирали мусор, да и уборщицы, по моему настоянию нанятые Колямбой, держали помещение в сравнительной чистоте. И туалеты, да. Тамошние туалеты, конечно, не были образцом чистоты, но здесь их в принципе не было. В качестве сортира, судя по запаху, использовали бывшую будку киномеханика.

Первым сориентировался в этой обстановке, как ни странно, Жан. Он ухватил за плечо парня с фотоаппаратом из своих и поволок его к сцене, задником к которой служил бывший экран. Порванный, изрисованный краской и хрен знает, чем еще. Ну, понятно. Ему нужен контент в следующий номер «Африки». И он помчался его добывать.

Я открыл, было, рот, чтобы предложить «ангелочкам» уйти в какое-нибудь более приятное место. Но тут же закрыл его.

Спокойно.

На самом деле, очень даже неплохо, что мы пришли в этот говнарский притон. Мне про него как раз кто-то из «ангелочков» рассказывал. Еще в самом начале, до Нового года. С придыханием и мечтательностью. Мол, вот там настоящий рок, чистый и незамутненный дурацкими формальностями, цензурой и прочими благами цивилизации. Сами они в «клоповнике» не были, только байки слышали. Ну и вот они сюда попали. С тех пор многое поменялось. И мне стало любопытно, насколько. Как им сейчас вообще вот это все? Моя реакция понятна, я все-таки взрослый мужик, где-то даже пожилой. «Я слишком стар для всего этого дерьма!»

А они?

«Ангелочки», в сущности, маргиналами-то никогда не были. Более или менее благополучные ребятишки. Из неплохих семей и хорошего района. Они с самого начала неплохо владели музыкальными инструментами, а некоторые, вроде Кирюхи, Макса и Бельфегора, даже хорошо и очень хорошо. И музыку любили самозабвенно. В самом начале им просто не хватало чуть-чуть дисциплины для регулярных репетиций. Их нужно было всего лишь чуть-чуть подтолкнуть небольшими успехами и победами. И вот эта вот их игра в маргинальных сатанистов слетела, как ненужная шелуха. Они просто стали сами собой — в меру умными, жизнерадостными и увлеченными подростками.