Я тяжело поднялась, спрятала коробку под толстый слой хлама и спустилась вниз. Да, я въехала в эту квартиру: не покупала, не строила вместе с Русланом, но уют создавала, быт вела, домом холодные стены и дубовые полы сделала.

Выжитая морально все же разобрала пакеты, но готовить не стала. Дочь ведь у бабушки – ну да, ну да. А муж… Думаю, он не голодный.

Я не стала звонить Соне. Боялась, что начнет врать мне. Подговоренная своим отцом или биологической матерью. Как больно знать, что невинную девочку втянули в грязную историю обмана. Не верю, что она в этом отвратительном фарсе полноценный игрок.

Налила бокал ледяного белого полусухого и села за уютный кухонный островок, размышляя о превратностях судьбы. Мой муж мне изменял. Моя дочь, по сути, больше не моя. Я ее не удочеряла, если что, меня легко можно убрать или заменить. Моя жизнь – то ли настоящая, то ли черновик. Я черновик. Для мужа точно.

Входная дверь тихо клацнула. Вернулся. Девять вечера. Вероятно, на ночь с бывшей не стал оставаться.

– Оль, привет… – Руслан увидел меня в темноте и с бокалом. Подошел, остановился в паре шагов. Я молчала, просто смотрела.

– Ты меня любишь, Руслан?

Оля

– Все нормально? – Руслан почему-то хмурился. Наверное, вопрос слишком сложный. Нет, муж у меня умный, кандидат наук, сорок лет – самый расцвет сил и остроты ума: ни много ни мало. Только некоторые ответы сердцем давались, а оно у него всегда инеем припорошено было. Мой снежный король. А с ней пламенный рыцарь. Вот так…

– Ты выпила? – осмотрел меня, бокал и наше одиночество. Оно мурашками по коже ползло. Никогда так остро не ощущала себя не нужной. Даже, когда осталась в этом мире совсем одна.

– Немного.

– Что отмечаешь?

Похороны своей любви. Они же с Соней – моя единственная семья, нет больше никого.

– Устала на работе. Расслабляюсь.

Мы молча гипнотизировали друг друга в сгоревших августовских сумерках.

– Ты не ответил на вопрос? – шепнула в пустоту. Как странно. Как быстро. Как больно. Жизнь, оказывается, обращалась в пепел с одной спички.

– Почему ты вдруг спросила? – тяжелым взглядом сканировал.

– Ты давно не говорил.

Руслан прикоснулся к ножке бокала, едва касаясь моих пальцев. Я убрала руку. Он выпил залпом, не отводя от меня взгляда, и ровно произнес:

– Конечно, я люблю тебя.

Да же так. Я не верила ему. Руслан тоже не верил самому себе. Слишком пристально смотрел. Нажимал каждой буквой. Никакой легкости, никакой свободы. Неужели муж заставлял себя меня любить… Шесть лет заставлял.

– Покормишь меня? – осмотрел девственно пустую плиту. Да, я не приготовила ни-че-го.

– А ты голодный? – вздернула бровь. Руслан повесил на спинку высокого стула пиджак, до того лежавший на локте. Я рассматривала его руки. Сильные, жилистые, с заметной сеткой вен на смуглой от природы коже. Нейрохирургу нужны сильные руки. Этими руками он обнимал меня ночью, по-доброму, породному. Этими руками притягивал к себе бывшую, страстно, чувственно. У меня был штамп в паспорте, а у нее его сердце. Моя сегодняшняя горькая реальность.

Я встала, провела пальцами по щетинистому подбородку, царапая нежные подушечки, смотрела, запомнить пыталась суровую красоту, запах, энергию и близость своего потерянного мужа. Ничего больше не будет прежним.

– Ужины после девяти… – демонстративно покачала головой. – Ты же врач, Гордеев. Беречь себя нужно, – и, поднявшись, вышла из кухни. Руслан смотрел. Я всегда чувствовала его взгляд. Я его всегда чувствовала. Потому что я любила. Только я и любила…

Поднялась на второй этаж, в спальне спряталась, плотно закрывая дверь. Не хотела слышать, как поднимается, идет в ванную, мерный звук воды. Я села на нашу супружескую постель и тупо уставилась в стену.

Руслан уже три недели не прикасался ко мне. Дочки не было, можно было не стесняться: стонать громче, не торопиться, не бояться в ванную бежать. Ничего этого не было. Устал, вымотался или занят… Я понимала и принимала отказы в близости. Сама порой падала в постель и засыпала измученная морально. Моя работа требовала огромной отдачи и забирала энергетический ресурс. Но таких длительных перерывов в интиме у нас никогда не было.

Как и детей. Мне уже двадцать восемь, шесть лет я замужем. Я очень люблю Соню, она для меня родная, но часики тикали, и я хотела бы родить сама. Подарить мужу общего ребенка, а дочери братика или сестричку. Руслан не хотел. Не то чтобы в открытую заявил, что детей у нас не будет, но… Сначала Соня была маленькая и не до еще одного малыша. Потом говорил, что только окончательно закончились подгузники, давай поживем в тишине. Да и вообще я слишком молода, куда торопиться.

Сейчас все виделось в другом свете. Дети связывают людей, скрепляют брак, делают пару ближе: можно не быть мужем и женой, но родителями останетесь навсегда. Руслан не хотел со мной навсегда. Он ее ждал. У нас, по сути, официально общего только штамп в паспорте. Меня легко можно стереть ластиком с семейной фотографии или заменить на другую. Что мой муж удачно делал. И дочь. Если от мужчины можно ожидать такого предательства, даже от самого любимого, то ребенок – это двойной удар в самую сердцевину моей материнской любви. Не хочу в это верить. Больно. Сонечке всего восемь, она не могла так просто принять другую женщину в качестве матери. Не младенец ведь.