Шрифт:
Ветви искусственного кустарника нависали над их головами. Она протянула руку, подергала за листок, хотела оторвать и не смогла.
И сказала тихо: - Прочная...
Он тоже потрогал листок и сказал еще тише: - Да, полимерная пролиллаза... предел разрыва шестьдесят кг на квадратный миллиметр.
– Это не пропиллаза, - робко возразила она.
– Это - дексиллаза. Пропиллаза гладкая, а эта - бархатистая.
Он не понял: - Какая?
И смутился.
– Бархатистая, - повторила она.
– Ткань была такая - бархат, мягкая и пушистая.
Он не хотел спорить, но и согласиться не мог. И сказал расстроенно: Пропиллаза тоже бывает пушистой... когда в основе дихлор-карболеновая кислота.
Она посмотрела на него с робким сомнением. Потупилась и сказала: - Ща карболене... пропиллазу не запрограммируешь...
– и тут же добавила радостно:-Хотя, можно поставить усилитель Клапки-Федорова...
Он тоже обрадовался: - Конечно!
– сказал он.
– И пустить токи в релаксации...
– И программу записать на пленку, - добавила она.
Они исчерпали тему и говорить опять стало не о чем.
Он долго и мучительно раздумывал и наконец спросил : - Ты что делала вчера?
Она оживилась.
– Вечером, в двадцать ноль-пять ходила в зал концертов цвето-музыки. Играли желто-розовую симфонию в инфра-красном ключе Саввы Ременкина.
– Хорошо?
– Не знаю... Видимо, у меня спектр зрения сдвинут в сторону фиолетового восприятия, за четыреста миллимикрон... Я ничего не поняла. Люди вокруг улыбались, а мне было грустно... Я думала, что ты придешь.
Он заволновался.
– Я хотел... только задержался. В лаборатории установили новый диполятор, и вчера мы свертывали пространство.
– Почему вы свертывали его вечером?
– Мы начали днем, свернули почти кубометр, а потом в диполяторе лопнул мезодатчик и мы никак не могли раскрутить пространство обратно.
– Оставили бы так.
– Ты же знаешь, что пространство держать свернутым нельзя. Может произойти временной парадокс.
– Пусть происходит.
– Что ты! Потеряется целый кубометр...
– Подумаешь, один кубометр у бесконечности. Никто бы и не заметил.
– Конечно, никто бы не заметил. Только наш профессор заявил, что мы не имеем права так бесхозяйственно обращаться с бесконечностью. Пришлось раскручивать пространство вручную, вот мы и крутили до вечера. Хорошо, что потом Бинель нашла в утиле старый мезодатчик.
– Значит, Бинель тоже... раскручивала...
– Разумеется. Она же наш мезопрограммист.
– Так я и знала...
– Послушай... ты не права. Мы с ней работаем вместе и только...
Она отвернулась. Он беспокойно задвигался на скамейке.
– Я же тебе верю...
– сказал он.
– Я не спрашиваю, с кем ты тогда была в автомате. Что это за молодой человек?
– Это... это не молодой человек. Это мой отец.
.
– Вот как? Я думал, у тебя нет отца.
– Он недавно вернулся из экспедиции к Большой Медведице.
– Сколько же времени его не было?
– Восемнадцать земных лет.
– Он такой молодой.
– Они летели на субсветовой скорости. Сейчас он моложе меня на один год.
Легкий, но холодный ветерок - настоящий, далекий гость с семидесятой параллели - проник за деревья, зашелестел искусственными листьями.
На ней было легкое платье без рукавов. Она невольно поежилась.
– Тебе холодно?
– Немножко. Мама говорит, что у меня плохо усваивается витамин группы "В", поэтому нечетко работает центр теплорегуляции, и я мерзну чаще других.
Он продолжал беспокоиться.
– На самом деле, холодный ветер. Не понимаю, почему здесь не устроили би-поле над скамейками, для микроклимата.
– Вероятно, много потребуется энергии.
– Подумаешь, над каждой скамейкой полусфера в десять квадратов. По восемь на десять в пятой джоулей на квадрат.
– Ты забываешь про деревья, их тоже придется накрывать би-полем.
Тут он наконец вспомнил про свою куртку. Снял ее, накинул на ее плечи.
– Спасибо,- сказала она.- А ты?
– Мне не холодно.
Но он подвинулся ближе, она прижалась к его плечу, и они закрылись вместе одной полой и притихли.
Ее щека коснулась его щеки. Время остановилось для него, как останавливалось оно в днполяторе, когда свертывали пространство. Ему хотелось сидеть так вечно...