Истерики и слезы по нескольку раз за день – это целиком и полностью об этих детях. Высокочувствительный ребенок расстраивается, выходит из себя, падает на землю на улице, рыдает и кричит постоянно, чуть что не так.

Они знают о творящемся вокруг очень много, а значит, очень многое вокруг их не устраивает. Иногда это план в их голове, который вы нарушили.

Один раз я со своим высокочувствительным сыном возвращалась домой. И сама нажала на кнопку нашего этажа. А в голове ребенка только он имел право на эту кнопку. Сын тут же разразился истерикой. Он сидел перед дверью и рыдал, не заходя домой. Пришлось спускаться и ехать с ним заново с первого этажа, чтобы ребенок успокоился, вышел из состояния невменяемой истерики и согласился зайти домой.

Все, что идет не так, как они хотели, все, что раздражает их, что задевает их, фрустрирует их, рождает внутри ответ лимбической системы. Сильные эмоции, запустившиеся в их психике, будут искать выход наружу. Иногда это происходит мгновенно. Неуместно. Громко.

Одна девочка обожала сюрпризы, хотя потом от перевозбуждения у нее случались истерики.

Иногда они могут атаковать. Истерики и атака – это следствие эмоциональной реактивности в ответ на раздражители, на стрессовые события, на сложности в коммуникации, даже на то, что печенье кончилось. Атака – это естественная часть стрессовой реакции, с которой дети не могут совладать, выдавая агрессивное поведение по отношению к родителям, сверстникам, бабушкам, няням. Они взрываются, как вулкан, переполнившись своими же эмоциями. В этом суть эмоциональной реактивности.

Если они фрустрированы, они нападают или плачут. При этом уровень их выдержки очень низкий. Поэтому нам и всем окружающим они обычно кажутся перегибающими палку, излишне драматизирующими, Drama Queen. Повод кажется всем остальным не стоящим и выеденного яйца. Так и есть. Но эмоции уже запустили свою реакцию в их теле, уже выделились гормоны и нейромедиаторы стресса, уже запущены механизмы отработки этого гормонального коктейля. Пока они маленькие вариантов «не истерить» у них нет. Они не выбирают такую реакцию. Это просто с ними случается.

Им сложно следовать правилам и принимать ограничения. Игра по правилам до какого-то возраста для них просто невозможна. Они будут спорить с правилами, обижаться на правила или на того, кто их транслирует. Любые границы и ограничения в виде игровых правил или правил поведения соблюдаются с большим трудом. Все дело в той специфике затопляемости чувствами и уязвимости к неуспеху, которые им свойственны.

Они могут много плакать. Более того, со всей ответственностью я заявляю, что они должны много плакать. Если ваш высокочувствительный ребенок не плачет, у вас с ним будут большие проблемы. Обычно у них глаза на мокром месте, и им легко найти свои слезы, когда они оказываются в тупике. Так они переживают непростые времена и смывают стресс за счет слез. Регулярное снятие напряжения через слезы рождает в итоге их достаточную для этой жизни адаптивность и научает их выживать в ранящем мире.

Они могут плакать над обычными вещами: над сказкой, над сломанным печеньем и быть несчастными, переживая смерть застрявшей в раме мухи. «Мелочи» для нас – для них не просто мелочи, и в результате они не могут сдерживать эмоций по этому поводу.

Есть часть высокочувствительных детей, для которых стакан всегда наполовину пуст. Такой подтип я могу выделить в результате наблюдения за семьями в ходе моей работы психологом. Дети, обладая тонким восприятием, чувствительностью, легко затопляются эмоциями, но при этом склонны к негативизму. Им все вокруг видится в серых тонах. Все люди злонамеренны и не относятся к ним по-доброму. Их обделяют во всем, они никому не нужны. Такое ощущение очень субъективно, но, увы, бывает даже у детей без признаков депрессии. Исследования говорят нам, что у высокочувствительных в принципе более низкое психологическое благополучие по сравнению с обычными людьми [15].

Тревога – это важная часть жизни человека. Вдумчивые и внимательные к деталям, высокочувствительные дети очень рано находят множество причин для тревоги. Мир разный, угроза может таиться повсюду. Их эмоциональность провоцирует опасения и страхи очень быстро. Там, где нужно быть начеку, чтобы не попадать в неприятности, они насторожены и боязливы. Их особенности рождают множество страхов. Они легко представляют, что все пропало, выхода нет, все может пойти не так, и паникуют. Страх, что мама уйдет и не вернется, страх потеряться, страх чужих людей, страх монстров под кроватью, боязнь пауков, боязнь больших волн, страх перед собаками, страх идти на темную лестницу, страх, что кто-то украдет.

Они рано обнаруживают смертность родителей, свою собственную смертность, так как они видят цикличность жизни вокруг. Они могут задавать такие вопросы, которые в голову не придут другим детям. Например: «Мама, когда ты умрешь»? Они замечают свое взросление, изменение внешности, замечают проблемы окружающей среды и социальные проблемы.

Им тяжело наблюдать и обсуждать ситуации, в которых люди проявляют жестокость друг к другу или к животным: новости, рассказы, мультики. Они не могут также смотреть фильмы, в которых есть драки, кровь, убийства. Это поднимает вопросы экзистенциальной небезопасности этого мира для них и тоже нагнетает их тревогу. Это чрезмерная, оглушающая информация и визуальный ряд. Для ребенка его внутреннее состояние в ответ на услышанное и увиденное в таких фильмах – слишком, в результате небезопасность ощущается остро и неприкрыто. И от нее сложно скрыться или стойко выдерживать ее. Ребенку становится плохо.

Все эти вещи из политики, мировых новостей, которыми наполнена наша взрослая реальность, еще больше их тревожат, так как они уже настороже, уже на взводе, когда коммуницируют с миром. Они уже как работающие радары, и они настроены найти тонкие места бытия, чтобы их избежать.

Даже чтение литературы по школьной программе может вывести их из строя. Родители говорили мне, что не знают, как их дети будут проходить «Каштанку», «Белый Бим черное ухо» или «Муму», так как не представляют, как ребенок среагирует на это.