Я стояла и задирала голову, в ушах на репите гремела «Гроза»: Вивальди как никогда был в тему. Уникальная скрипичная партия, все мое тело плавилось, когда я слушала эти звуки. Каждый нерв резонировал и дрожал, будто натянутая струна.

Шпиль высотки приманивал и отталкивал одновременно, словно возносил в небеса и опрокидывал обратно на землю. Сквозь Вивальди прорывалась другая музыка: ветра, стали, бетона, кварцита, золота и керамики, сплетенных воедино чьей-то дерзкой мыслью, сотворившей чудо на разрухе и голоде. Башня звучала, и мне захотелось вынуть скрипку из кофра, тронуть струны смычком и сыграть мелодию «Ленинградской».

Из массивной крутящейся двери выскочила Элен, такая чопорная в униформе, что мне захотелось смеяться.

– Алька, ты что застыла? Боже, в каком ты виде!

Элен ухватила меня за запястье и потащила в гостиницу. Вход – как крыльцо русского терема, церковная роспись над головой, вращающаяся дубовая дверь, такая массивная, даже не верится, что способна стронуться с места! Настоящий портал в другую реальность.

– Знаешь, Элен, я читала…

– Да-да, эта дверь – шедевр, чуть ли не первая «вертушка» в Союзе. И ее разрабатывал целый НИИ. Я потом проведу экскурсию. Алька, поторопись. Концертное платье есть у тебя? Откуда ты взмыленная такая?

– В Лужниках была на прослушке. А где можно переодеться?

Внутри меня придавило роскошью. Будто попала в церковь. Все эти колонны и люстры, световой потолок и росписи, кованые решетки и витражи. Дом господень, не человеческий. Как можно в этом жить?

– Видишь статуи львов? – шепнула Элен. – Жди меня возле правого.

Застучала по мрамору шпильками, зашептала что-то девушке в форме, томящейся за стойкой регистратуры. Та понимающе закивала.

Медленно я добрела до статуи, крутя головой во все стороны. Вблизи геральдическое кошачье, держащее в лапах щит, оказалось кем угодно, только не львом. Может, пантера? Или гепард? Явно нерусская тварь, и щит у нее иностранный. На натертых до блеска лапах – внушительного вида когти, острые, даже на вид неприятные. Такими бьют в спину добычу, а потом догрызают клыками, с которых разве что слюна не течет. Еще одно украшение, неуместное в нормальной гостинице.

– Потрешь лапу – и желание сбудется, – хихикнула сзади Элен. – Это у нас примета на счастье, видишь, как полируют?

– Да в метро куча станций с такими приметами, – хмыкнула я в ответ. – Если на станции стоит статуя, обязательно что-то затерто до дыр. Руки, ноги, носы собачьи.

Воспоминания о метро вызвали легкую дрожь, будто кто-то провел вдоль спины до отвращения холодными пальцами. Ароматы потертой кожи, травы, парфюма и мужского пота. Жар чужого тела, тонкие губы, почти коснувшиеся мочки уха. Невероятно интимный, соблазнительный миг: я, закусив губу, касаюсь чужого лица и снимаю очки в невесомой оправе…

Под насмешливым взглядом Элен я потерла кошачью лапу, думая лишь о парне в метро, с которым вряд ли еще столкнусь, но который, так же, как я, слышал музыку московской подземки. Статуя рыкнула в моей голове, тяжело, недовольно. Озлобленно.

Достали ее желаниями, работает без выходных.

– Идем уже, – протянула подруга, дергая меня за рукав. – Сначала покажу бальный зал. Когда будешь готовиться к выступлению, постарайся соответствовать антуражу.

Мы поднялись по лестнице, свернули – и снова попали в сказку. Позолота, лепнина, колонны, росписи. Так и видишь здесь дам в пышных платьях и кавалеров во фраках. Впрочем, сейчас знаменитый зал снова выглядел, как ресторан. И сказка была скорее мрачная. Что-то из атмосферы Гофмана.

Темные скатерти на столах, расшитые золотыми узорами. Массивные канделябры, восковые витые свечи. Белые розы и лилии накиданы с нарочитой небрежностью среди сверкающего хрусталя. А из столов вырастают деревья: на витиеватых чугунных подставках возвышаются цветочные композиции, тоже лилии, розы и орхидеи. Удушающий аромат, как петля на шее приговоренного. И как будто бы пахнет ладаном.

На небольшом возвышении – отдельный столик для молодых, под расшитым золотым балдахином. Проход по центру свободный, и напротив балдахина – эстрада в цветах, венский стул, два канделябра с толстыми церковными свечками.

Сюда бы не скрипку, сюда бы орган и соответствующий репертуар, в этом бархате и позолоте Баха играть вдохновенно!

Акустика в зале хорошая, но по позвоночнику мурашки толпой.

– Элен, а тут точно свадьбу справляют? В таком антураже не «горько» кричать, а кадилом над гробом помахивать!

– Значит, так, дорогая, – встала в позу Элен. – Как им нравится, так и чудят. Свадьба заявлена в готическом стиле, всякие оборотни и вампиры. После «Сумерек» популярная тема. Гроб внесут – значит, будет гроб, это вообще сейчас хайп крутецкий. Люди непростые, бабла немеряно. И тебе за концерт отстегнут. Как вы оплату зовете? Лаве? Здесь оно аж с пятью нулями! Так что, подруга, не подведи, виш-лист я тебе высылала.

– Высылала, – кивнула я. Вынула из кофра скрипку.

Встала на возвышении, чужая среди цветов и теней. Обычная девчонка в джинсах и майке, в курточке оверсайз нараспашку. Наушники на шее, с огромными чашками, взрывающими черно-белую залу диссонирующей бирюзой.

Но стоило тронуть струны смычком, как я растворилась в звуке. И композиции из виш-листа заполнили темную залу, юркими нотными станами обвили столы и колонны, отразились от потолка и мелодично звякнули в витражах и в хрустале бокалов.