– Ну, и дороги тут у вас, – сказал папин друг.

– А сейчас пожалуйте к столу, – сказала мама. И начала раскладывать еду по тарелкам.

В суматохе: всех нужно было накормить ужином, потом на столе прибрать, посуду помыть, зубы почистить, подготовить ко сну, мы про эту телогрейку-то и забыли. А она была сделана из ваты и простегана. То есть загорела не сразу, вначале тлела долго. Ночью все спят, а в избе запах гари. Хорошо, папа проснулся, он и почувствовал этот непонятный запах, вначале подумал, что что-то из еды пригорело. Еще полежал немножко, а потом как подскочит. Двери открыл настежь, хоть и зима была. Схватил какую-то тряпку, и вытащил почти уже горящую телогрейку на улицу, на снег. И так не очень громко сказал, чтобы нас не напугать. Всем одеваться и выходить в коридор. Мы, на удивление, быстро оделись, и вышли на улицу. Там было холодно, градусов тридцать пять. А Таня надышалась гарью, ее и стало рвать. Она у нас такая, слабенькая была в детстве. Поэтому мама всю ночь с ней была рядом. Пока мы со всеми разобрались, пока проветрили в комнате, то уже и спать-то осталось чуть-чуть. И остался папин друг без телогрейки. Хорошо хоть все живы здоровы. Пострадала только Танюша, самая маленькая.

А еще наш папа мастер, он все делал своими руками. Рядом с печкой он сделал полати. Они были установлены под потолком, и там спали старшие дети.

Справа от печи стоял стол, укрытый скатертью, с пышущим жаром самоваром, вокруг которого собирались мы на чаепитие, и не только.

Возле стола – длинная лавка, сундуки. Вдоль стен были полки, на которых помещалась вся домашняя утварь. Лавка у печи, где стряпала мама, была забита чистой посудой. Мама сама мыла посуду сразу после еды, и приучала нас к этому. Если вдруг ей нужно было срочно уйти, мы сами мыли посуду.

Рано утром мы разжигали огонь в печи. Вот как это обычно бывало. Мы с вечера заносили домой дрова, из сухого полена мы стругали ножом щепки, получался хороший растопочный материал, с помощью которого разжигали в печи первый огонь. Так как в доме утром холодно, готовили все с вечера, а утром только открывали печь, подносили спички к бумаге или щепкам, и огонь в печи оживал своим ярко оранжевым цветом. Как только все разгоралось, можно было добавлять и другие поленья, вначале сухие, а чуть позже и сырые.

Наша печка была источником не только тепла, но и света. После того как огонь разгорался, мама всю домашнюю работу делала перед устьем и штопала, и вышивала.

– А что же такое устье? – спросите вы.

– А устье – это отверстие в печи, через которое мы и закладывали дрова. Вечерами же, когда топка прекращалась, на шестке папа разжигал небольшой костер, и получалось вроде камина.

– А что же такое шесток? – спросите вы.

– А шесток – это площадка между устьем и топкой в печи. Когда каша в горшке была готова, то ее доставали ухватом, и не несли сразу на стол, а ставили на шесток.

Глава III . Наша семья

Ну вот, о самом главном в нашем доме я вам рассказала. А теперь о семье. Семья наша была большая, состояла из семи человек: мама, и папа, два брата, и три сестры и, конечно же, я. Два брата и сестра старше меня, и две сестрица младше меня. Была еще одна сестра, но однажды, соседский мальчишка попал камнем ей по голове. У нее сразу же выросла шишка. Мама побежала за папой, он запряг лошадь, и они повезли девочку в больницу в райцентр. В больнице маме сказали сразу: Сейчас мы будем разрезать шишку, если хлынет из нее кровь, то все нормально. Если же нет, то это внутреннее кровотечение, и мы ее не спасем. Так мы и потеряли нашу сестренку. Она была такая хорошенькая, такая лапочка. Мне так было ее жалко. Я думала, уж лучше бы я была там вместо нее.

Старший брат, Иван, был у нас человек порядка. Он был как бы продолжением мамы и папы. Помогал им с нами. Хотя все звали его Ванюшкой. У него были черные густые волосы, немного волнистые. Прямой нос, правдивый, строгий взгляд. Мы всегда к нему ходили за тем, чтобы он помог нас с младшей сестренкой рассудить. Второго брата, на два года младше Ивана, звали Федором. Он был приземистый и прочный, как стол на четырех ножках. Он был похож на папу и манерами, и внешностью. Потом шла сестра, Людмила. Необычная девочка, можно сказать даже девушка, красивая, которая всегда была рядом с мамой. Можно сказать, на подхвате. Если мама что-то готовит, то Людмила ей помогает. И это ей не сложно, потому что так сложилось с раннего детства.

А потом иду я, меня зовут Аня, обо мне позже.

И самая маленькая, была наша Танюша. Она была хорошенькая, и стихи рассказывала забавно, с выражением, и песни пела, заслушаешься.

Когда родилась Танюша, а родилась она в мае, папа сделал уголок для детской, где спали младшие дети, это я и сестренка. И когда был выходной день, в окне детской комнаты, ставни открывали попозже, чтобы мы могли поспать, и чтобы солнечные зайчики нас не будили.

Когда Танюшке исполнилось три года, она старалась делать так, чтобы все было, как она хочет. Мне, конечно, это не очень нравилось, но я терпела.

А через год Таня заболела серьезно, ничего не ела, ее тошнило, рвало. Вызвали доктора, он сказал, что нужно проводить полное обследование организма. Маму с Таней положили в больницу. Начались обследования, таблетки. Но ничего не помогало. Она лежала ничком, бледненькая, только водичку пила немного, по глотку. А тут приехали их навестить папа со старшей сестренкой. Она то и сказала, что Таня лепила из пластилина человечков. А за ней нужен глаз да глаз. Все в рот тянет. Может, она и съела кусок пластилина. Поэтому и рвет.

Конец ознакомительного фрагмента.