Когда женщины нашивают на одежду узор, самые важные места закрепляются узелками. И если такой узелок порвется – рассыплется целое звено, быть может самое важное. Он, Аймик, – сам такой узелок в узоре, который создают, должно быть, Могучие, так и не снизошедшие до своего Избранника. И кто знает, какая часть их загадочного творения погибнет, если оборвется этот узелок?

…Остаться здесь, с Инельгой, – значит погубить Дангора и Маду, это ясно. Вместо Дангора, которого он таскал на плечах, которому столько рассказывал об Изначальном, о Первобратьях, о том, как они победили Злобного Духа и спасли Мир, появится новый Черный Колдун. Страшнее Дада. И тогда… Тогда обречен и тот, кто еще не родился. Он не может оставаться в Меж-мирье, его придется отдать людям, детям Мамонта. Но увести их за Великую Воду он не сможет…

И дети Мамонта будут обречены на гибель. Все. И лошадники тоже…

(«Тебе-то что до них? Мир все равно обречен. А ты спасешься. С Бессмертной…»)

Аймик усмехнулся. Теперь он знал, кому принадлежит этот осклизлый голос.

…«Спасешься»? Как бы не так. Знает это его жена, нет ли, – но он, глядя в ее глаза, видит, понимает: если все это произойдет – Тьма накроет их здесь, в Меж-мирье, еще задолго до того, как ею будет поглочен остальной Мир. Ненавистью накроет…

…Взаимная ненависть, из которой не будет исхода даже в смерть…

…Вспыхнула безумная надежда. А что если…

– Инельга! Я спасу Дангора и сразу же вернусь. И тогда наш сын…

Еще не договорив, понял: нет! Он же видел в танце зверей… Он знал…

– Нет, Аймик. Дангор – это только начало… Если ты уйдешь, ты будешь должен спасти свой Род. Ты – единственная надежда детей Тигрольва.

(Вот оно что. Он – узелок, который даже еще и не затянут…)

(«Ха! Ты забыл, что они сотворили с тобой? Их гибель – справедливое возмездие, и только. Никто не осудит тебя, никто. Даже Могучие. Ведь это справедливо…»)

Голос звучал уверенно. Говоривший знал: он прав!..

«Ты не властен спрямить или искривить чужие пути. Но на своей Тропе ты волен. Решай, выбор за тобой».

Во взгляде Инельги – надежда и отчаяние. – Ты останешься? – Я хочу остаться. Но я должен идти.

Глаза Инельги наполнились слезами. И все же в них было и облегчение. (Знала.)

– Муж мой! Тогда тебе пора.

(Вот этого он не ожидал. Пора? Как же так? Ведь времени-то прошло…)

Глаза Инельги строги и неизбывно печальны, словно сама Вечность.

– Аймик! Мы в Межмирье. Здесь нет Времени, но там, где живут дети Мамонта, Великий Червь продолжает наматывать свои кольца. Нужно возвращаться. Иначе произойдет непоправимое и все окажется напрасным.

И ласково, но твердо Та-Кто-Не-Может-Умереть освободилась от объятий Северного Посланца.

* * *

Платье на Инельге теперь иное: почти до земли, с каким-то странным зеленоватым отливом. И волосы уложены по-иному: в одну косу. Аймик не заметил, когда и как это произошло. Сам он, тоже неведомо как оказавшийся в обычном охотничьем наряде детей Мамонта, сидит у ног своей жены… (Последней. Единственной.)

…с наслаждением ощущая, как тонкие пальцы расчесывают, перебирают и укладывают его распущенные по спине волосы, а певучий голос вплетает в его сознание слово за словом:

Аймик! Ты теперь многое знаешь о Мире, о тех, кто его населяет, и о себе. Ты знаешь мое колдовство.

Аймик! Ты выбрал свою Тропу. Ты должен вернуться на Север, как Вестник из Мира Могучих, как Вестник Неведомых. Аймик! Твои сородичи гибнут!

Ты передашь им мое колдовство и откроешь новые тропы.

Но прежде, Аймик, ты должен спасти Дангора от посвященья Предвечной Тьме.

И помни, Аймик:

Твоя Инельга встретит тебя, любимый, в самом конце твоего пути, если твой путь свершится.

Но помни, Аймик: Если ты ослабеешь,

Зло, и Боль, и Распад заполнят ваш Мир раньше начертанных сроков.

И наши тропы – твоя и моя – станут напрасны. И они никогда не сойдутся. Никогда и нигде.

Так пела Инельга, заплетая волосы Аймика в косу Вестника.

* * *

«Как мне спасти Дангора? Как убить Черного Колдуна? Я ведь пытался…»