— Грим, а у вас есть… В смысле, было на Сиусе что-то вроде дней рождения? — спросила Кира, рассматривая фотографии со своего девятнадцатилетия. Они получились яркими, сочными и очень солнечными. К тому же было столько всего, что Кира потратила целую плёнку на тридцать шесть кадров и не могла выбрать, что оформить в альбом, так как на удивление все фото были очень хорошими. Даже обрезать особо нечего.

— Нет, — после небольшой паузы ответил Грим. — Считается, что все мы рождаемся в один безопасный день, когда… можно сказать, Вселенная закрыта от нашего влияния. Один ребёнок в определённый цикл.

— Что, прямо на всей планете? — удивилась Кира. — Типа никогда нет сверстников? И сколько длится этот определённый цикл?

— Иногда очень долго, — Грим изобразил что-то вроде вздоха. — На самом деле нас очень мало, так мы ограничиваем свою популяцию. Новый сиусянин рождается тогда, когда кто-то из старых умирает. Точней, решает раствориться во Вселенной, устав от тягот бремени своего статуса. Или если как меня или Её — изгоняют или заключают… Но это происходит крайне редко.

— Печально как-то, — потёрла бровь Кира. — А что, у вас реально нет естественной смерти? Типа вы вечные какие-то?

— В каком-то смысле, — уклончиво ответил Грим. — Никто не знает срока нашей жизни. До его исхода братья и сёстры уставали от бремени…

— Ну, то есть ты хочешь сказать, что по сути совершали самоубийство? — уточнила Кира. — Я же правильно понимаю?

— И да, и нет, — ответил Грим. — Растворение во Вселенной — это переход в другую фазу существования. Так что не сказать, что это самоубийство.

— А кто-то из ваших как-то подтверждал эту фазу? — скептически хмыкнула Кира. — Как-то не очень звучит, честно говоря. Кстати, а почему тогда ты не растворился и все эти заморочки со мной были нужны?

— Заставить нельзя. Это добровольный акт, — ответил Грим.

— Ладно, замнём для ясности, — Кира поняла, что зря начала критиковать устои чужой цивилизации. Мало ли, насколько скучно становится на промороженном Сиусе через пару тысяч лет, когда тебе нельзя ни радоваться, ни огорчаться, ни в принципе проявлять эмоции. Может, помереть предпочтительней: хоть что-то интересное. — А часто у вас, так сказать, освобождается место под нового члена общества?

— Не часто. Мой старший брат, то есть тот, кто родился раньше меня, появился за сорок лет до меня, по летоисчислению Земли, а младший — через сто семнадцать.

— Да уж… — Кира вздохнула и решила, что ничего страшного, если в альбоме будут все тридцать шесть фото без обрезок: иногда она вырезала из кадра какой-то кусочек и приклеивала на место для записей. — Знаешь, мне сегодня такой странный сон приснился…

Она попыталась поймать ощущение, чтобы отправить мысленный образ Гриму. В необычном видении была темнота, в которой плавало много-много дверей, и невесомость. Кира ощущала себя очень странно, словно всё происходит реально и она понимает, что это сон, но вроде бы и не сон, но до Грима дозваться не смогла. Плавала в этой невесомости и когда приближалась к двери, та становилась полупрозрачной, будто показывая, что за ней, и приглашая войти. Но Кире уже хватило того «контракта», из-за которого в теле появился инопланетный подселенец, так что входить в непонятные двери она не захотела. Правда, возле некоторых дверей ей показалось, что она видит кого-то из знакомых: одногруппниц Свету и, кажется, Ольгу, — но видимость была не слишком хорошей, так что сказать с уверенностью было нельзя. Кира проторчала в невесомости какое-то время, а потом всё исчезло и она проснулась.

— О, наконец-то! — оживился Грим.

— Что значит «наконец-то»?

— Ты всё же пробилась на определённый уровень. Эти двери — вход в сон. Пока ближайших к тебе спящих.

— Типа я что, сны всей общаги увидела? — удивилась Кира. — И что будет, если я войду в такую «дверь»? Кстати, это мне напоминает что-то из Кастанеды, правда, мне только рассказывали в общих чертах, но там точно что-то со снами связанное. Вроде осознания того, что это сон. Мне сны как-то очень редко снятся. Возможно, они, конечно, и снятся, но я их не запоминаю. Всё время маме удивлялась. У неё что ни ночь, так пять-шесть снов, которые она все запоминала и один другого интересней.

— Вхождение в чужой сон относительно безопасно, — протянул Грим. — Правда, в чужом сне ты мало чем можешь управлять… Разве что сама собой.

— А моё оружие там тоже появится, если сон чужой? — спросила Кира. — Просто мне в детстве часто кошмары снились. Мучили меня. Точно помню, что был сон то ли про вампиров, то ли про зомби, вроде под впечатлением от какого-то ужастика. Мама меня тогда научила, что во сне можно призвать оружие типа светящегося меча, который всегда будет с тобой, и справиться с кошмаром.

— И у тебя получалось? — заинтересовался Грим.

— Ну да, — пожала плечами Кира. — Правда, пользовалась я им в последний раз ещё до поступления. Точно помню, что он может меняться по виду, хотя я чаще применяла именно меч. Либо топор. Такой двойной, как у викингов, секира, кажется, называется. Ещё иногда с глефой, но вроде не очень удобно было.

— Тогда тебе точно ничего не грозит, — постановил Грим.

И в первой же двери Кира набрела на какого-то маньяка, который преследовал смутно знакомую девчонку в чём-то, похожем на лабиринт с туманом.