— То есть ты с девушкой толком и не поговорил, не узнал её, какой она человек, и сразу начал активно встречаться? — хмыкнула Кира. — А смоет она с себя всю краску, рот откроет, и ты не понимаешь, что ты вообще в ней нашёл?

— Я… как-то не знаю, я просто был рад, что такая девушка на меня внимание обратила.

— Какая «такая»? — усмехнулась Кира.

— Ну… красивая, да… Яркая. Крутая, наверное. И фигура у неё красивая…

— Ага, а родит она и фигура поплывёт, постареет… поблёкнет в сравнении с молодыми — и всё: прошла любовь, завяли помидоры. А если учесть, что характер не меняется, а только портится с годами… получаем ещё одну ячейку общества, в которой друг друга еле терпят и живут вместе только ради детей, которых шпыняют и тоже не любят. Так себе перспективы.

— Мне кажется, что мои родители так и жили, — отвёл взгляд Илья.

— А ты так хочешь? — спросила Кира.

— Нет, — покачал головой Илья.

— Тогда не ведись только внешность. И ищи девушку по душе, с нормальным характером и целями в жизни… Да хоть из вашей же Академии. Там ведь и девушки должны учиться. Есть у вас девушки?

— Есть, но совсем мало.

— А ты постарайся, — Кира посмотрела в окно. — Так, мы уже к моей остановке подъезжаем, уже сосновый бор пошёл.

— Выходишь?

— Да. Надо уже выбираться, чтобы не пропустить.

— Я в увольнительной буду, скину тебе на пейджер. Может, встретимся в городе.

— Ладно. Если смогу. Но сначала заработай свои увольнительные. Если что, тоже тебе кину сообщение, — кивнула Кира.

После разговора с Ильёй захотелось уточнить у Кирилла, по каким критериям он её выбрал и понимает ли, что любая красота и физические данные — вещи непостоянные. А то мало ли. Сначала Коля Любимых, потом Илья. Может, и правда парни о таких вещах как будущее вообще не задумываются.

Кира помнила про некоторых знакомых родителей, где мужья истерики закатывали после родов, что жена «разжирела» и «где её талия, которую я руками обхватывал?» Доходило до скандалов и драк, а по итогу — измены и развода. Как будто сами эти мужья оставались с годами по-юношески стройными или не-лысыми. Ещё один товарищ пересчитывал морщинки жены и сам мазался всякими кремами «чтобы не быть старым». Походило на психоз, из-за которого некоторые женщины после двадцати пяти лет заканчивали жизни самоубийством, так как не могли принять, что начинают стареть. Возможно, если у тебя есть только внешность, а больше совсем ничего, и на эту внешность все молятся, то это действительно страшно.

Кира где-то читала, что самые счастливые люди те, что принимают свой возраст и ему соответствуют. Никто не запрещает выглядеть хорошо, но это же не самоцель. Возрастные изменения в любом случае неизбежны, как и смерть, но мир не крутится только вокруг этого.

— Сорок первый приди и меня увези… — пропела под нос Кира, когда перешла дорогу и оказалась на остановке.

На миг всё замерло в осознании очередной вехи в её истории.

Два года оставалось учиться в университете. Пять лет на то, чтобы не проморгать возможность освободить Грима. И около шести веков до заполнения инопланетного счётчика хотя бы наполовину, чтобы попытка оказалась успешной.

Из-за поворота выехал сорок первый автобус и Кира кивнула сама себе.

Всё получится.

28 августа 1941 года мне исполнилось (как я уверил себя) шестнадцать лет, войне же было два месяца с неделей, войска наши отступали, показывая немцам спину, войска ждали человека, который остановит их, повернет лицом к подлому захватчику и обратит его в бегство. Таким человеком мог быть только я, Леонид Филатов, для чего и отправился в военкомат.

К этому дню, началу моей личной войны с Гитлером, я готовился пять лет. В Сталинграде должны помнить мальца, бегавшего наперегонки с трамваем: так я воспитывал в себе выносливость, столь нужную защитникам республиканской Испании. Потом мы переехали в Грузию, и мне выпал редкий шанс: мать учила русскому языку местных школьников, а сыну ее разрешали прыгать через класс, вот почему я так быстро кончил среднюю школу. Как ни любили в районе мать, никто не решался отправить меня на фронт: непризывной год! Напрасны были справки о первом месте на спартакиаде, о парашютных прыжках, о готовности с оружием защищать Родину. Но я наседал, умолял, требовал, и, чтоб отвязаться от меня, военкоматский майор пообещал: вот когда исполнится шестнадцать, тогда и…

И в день, назначенный майором, я покинул дом, бежал, оставив матери краткое послание, твердо указав, что вернусь победителем через год, если не раньше. Мать заседала где-то (наступал новый учебный год!), я смело полез в шкаф и надел единственный взрослый костюм, чтоб молодцом предстать перед майором, прикрутил и прицепил к лацканам нагрудные значки, и если что меня отягощало, так это — расставание с Этери, одноклассницей, которую я любил и которая любила меня, поклявшись до гроба хранить верность. Жили мы в райцентре, учительский дом часто навещался учениками, и мы решили, что Этери придет ко мне, благословит на ратные подвиги, и никто не узнает о нашем первом поцелуе. Время шло, я смотрел и смотрел в окно, а Этери все не было и не было. Сердце мое сжималось в тоске.