И с помощью двух товарищей грузно за укрытие свалился Медведь, чья рука продолжала сжимать пулемёт. Он ничего не видел, никак не реагировал и казался мёртвым. А тело его...

– Твою мать... твою же мать... – повторял Шакал, начав копаться в своём ранце. – Тушите его!

Одежда медведя ещё местами горела, а под лохмотьями находились разорванные осколками бронеплиты. Кровь струилась через трещины, а по характеру ран любой военный мог сказать следующее: всё ещё хуже, чем выглядит. Ведь если осколки пробили всё это, то Медведь получается был совсем недалеко от эпицентра взрыва какого-то крайне крупного снаряда.

И хоть раны выглядели жутко сами по себе, но сколько у него было переломов? Даже в тех местах где вроде не было пробития спокойно могли быть сломаны рёбра. Про органы брюшной полости и говорить страшно. Но оглядев раны Шакал убедился, что всё было принято на грудь.

– Ему нельзя подыхать! – закричал я, пока по нам работали из всего что только было и шквал пуль стремительно разрывал наше укрытие.

Гранаты, ракеты, химическое оружие, так ещё и порой какие-то не то мутанты, не то демоны ползли за нас. Мы жгли эту дрянь довольно успешно, до тех пор пока на ногах стоял Медведь и зажимал свою гашетку, не позволяя высунуть врагам головы. А ещё кажется на флангах у нас бездари оказались, потому что уж слишком жарковато стало в одно мгновение.

– Проклятье... – шептал Шакал, заливая раны Медведя бурлящими химикатами, от которых Медведь начал рычать ещё громче. – Ему херово, Коршун!

– ПОСТАВЬ!!! ЕГО!!! НА НОГИ!!! – заорал я, срывая с разгрузки последнюю гранату, ведь для врага мне ничего не жалко.

– Сука, – стиснув зубы, прошипел Шакал, после чего достал очередной баллон с химией. – Давай, Медведь, ты крепкий, выдержишь и эту дрянь.

И только на омытых ранах появилась белая плёнка, как Медведю уже пришлось вдохнуть в лёгкие то, после чего не каждый здоровый мужик на ногах останется. Что уж говорить о раненном... впрочем, на некоторое время Медведь точно вернётся в строй. Но выживет ли он потом? Шакал хотел в это верить, но... хемо-пёс полагает, Бог-Император располагает.

Поэтому в шею Медведя вонзился ещё и шприц.

– Как ты? – тихо спросил Шакал. – Если слышишь меня, кивни.

Медведь кивнул, а агония его прекратилась, по артериям заструились стимуляторы, в лёгких плёнкой осела химия, что будет всасываться в кровь ещё где-то час.

– Я... ничего... не вижу... – с трудом произнёс Медведь.

– Стреляй примерно в их сторону, – произнёс Шакал, после чего поднял большой палец вверх: – Вернулся в строй! ВЕРНУЛСЯ В СТРОЙ, КОРШУН!!!

– Я слышу! – рявкнул я, стреляя по-катачански, высунув лишь свой своё оружие из укрытия и чувствуя как крошащийся бетон стучит о мой шлем.

– Готово! – крикнул и Крыс, закончив менять коробку пулемёта Медведя.

И с безумным рёвом обожжённый и полумёртвый Медведь начал подниматься на ноги. Из старых ран вновь потекла кровь, от сваренного панциря отвалилась какая-то пластина, но как только загрохотал его пулемёт, то желание проклятых еретиков стрелять по нам тут же улетучилось. В это же мгновение вперёд рванул уже я, зная что Гнида не станет тормозить.

Стараясь передвигаться как можно ниже, я чувствовал что смерть свистела прямо над макушкой, пару раз что-то ударилось о мой шлем, может осколок, может пуля по касательной прошла. Но в бою побеждает не тот, кто прячется за укрытием. Как и результат битвы определяется не количеством бойцов, а тем сколько у тебя отморозков, что готовы запрыгнуть в сам ад и поставить его раком.

И удача всегда будет на стороне смелых, а ещё на тех, кто всегда заботится о том, чтобы у Гниды было дохрена химических гранат, что одновременно выводят из строя бойцов, так ещё и создают завесу.

– Ничего не вижу! Кхе... сука... кхх... – кашляя в свой примитивный респиратор из угля и тряпки с мочой, кричал хаосит, пытаясь дать информацию своим товарищам в умирающий от помех вокс.

Но прежде чем они что-то поняли прямо за их укрытие вылетел я. На ходу я тут же упал, после чего ещё чуть-чуть пролетел вперёд. Ну и конечно же я тут же зажал свою гашетку, перегревая до предела лазган и начиная ползти спиной к новому укрытию.

В одно мгновение все они попадали замертво, а я словно дикий зверь шальным взглядом смотрел по сторонам. Я был на позиции врага, справ и слева тоже должны быть эти ублюдки. Да, я влетел сюда с двух ног, но эффект неожиданности быстро сходит на нет, а у меня мать его перегретый лазган.

– Бляха... кусок говна, – ругнулся я, понимая что не могу вытащить батарею, которая оплавилась и слилась с лазганом.

Выбросив кусок лома, я выхватил из кобуры свой любимый стабб-револьвер. Это оружие не очень подходило для войны, оно не было надёжным, стреляло пулями с помощью пороха и огня, рассчитано было дай бог на двадцать тысяч выстрелов и в целом нуждалось в постоянной чистке. В этом плане с лазганом даже сравнивать не стоит, как и по убойной мощности разница колоссальная.

Но проверив барабан, посмотрев на патрон чей калибр был с два моих пальца я хмыкнул и затаил дыхание, чуть передвинувшись наискосок и усевшись так, чтобы меня было видно лишь с нашего направления и с моего правого плеча. И вот добыча пришла сама в ловушку, не заметив что товарищи просрали позицию по их левую сторону и подохли, как собаки.

На полной скорости пулемётный расчёт добрался до очередного обломка. Прямо как и я они бежали до позиции сломя голову, не задерживаясь на открытом месте дольше нужного. Всё правильного делали и из-за этого не успели посмотреть по сторонам. Я же точно прицелился, расстояние было метров двенадцать, после чего дождался пока они закрепят пулемёт, а затем первым выстрелом убил помощника пулемётчика.