— Мхм…если будет кому оказывать. — пробурчал Михеев себе под нос и прибавил шаг.

Влад стоял у поста охраны между двух внушительных фигур местных секьюрити. Его лицо напомнило Шумову перезрелую сливу.

— Что ты здесь делаешь, Быстров?

— Спокойно. — выставил ладони вперед бывший друг. — Я лишь хотел увидеть её.

— Кто тебе рассказал, что она здесь?

— Саныч.

— Убью нахрен! — руки Шумова на автомате сжались в огромные кувалды.

— Тихо-тихо, Андрей. — Стас схватил его за плечи.

— Я хотел только сказать, что уезжаю. Вы меня больше не увидите.

— А этот умник тебе не сказал, что она еще не пришла в себя? — выплюнул со злобой Шумов. — Как ты планировал ей об этом сказать?

— Я хотел оставить письмо. Если Лера захочет, пусть прочитает его.

***

Андрей сидел у ее кровати третий день.

Тамара Владимировна твердила, что все показатели в норме и угроза жизни миновала. Но Лера почему-то до сих пор не приходила в себя.

Радовало то, что трубок вокруг нее стало меньше.

Андрей задумчиво перебирал ее холодные пальцы, невесомо прикасаясь губами к ним.

— Шумов, иди покури и проветрись. Я посижу с ней.

— Не хочу. — буркнул Андрей.

— Иди, нельзя же сидеть безвылазно у ее койки.

— Не хочу.

— Андрей, ну нельзя же так!

— Вдруг она придет в себя, а меня не будет рядом?

— Когда она придёт в себя, ей все равно потребуется осмотр. Посмотри на себя, ты уже на кощея похож! И оброс, как Бармалей.

— И что? Ничего без неё не хочу, понимаешь? Ни есть, ни спать.

— Та-а-ак! Поднимай свой упругий зад, дружочек, и сходи подыши.

— Ладно.

Наскоро выкурив две сигареты, Шумов решил взбодриться двойной порцией кофе из кафетерия на первом этаже. И не успев сделать первый глоток, услышал, как по громкоговорителю разнесся механический голос.

Доктор Беляева, вас срочно вызывают в тринадцатый бокс.

Беляева…Это же врач Леры!

***

Лера с трудом разлепила глаза. Всё тело ломило, во рту было так сухо, словно там образовалась пустыня. Голова нещадно гудела, а в висках стучало, будто кто-то отбивал маленькими молоточками неизвестный ей ритм.

Безумно хотелось пить. Тело ныло.

Перед лицом возникла размытая фигура. Но у неё не получилось сфокусировать взгляд. Веки налились тяжелым свинцом.

Лера прикрыла глаза и снова попыталась открыть, но ослабленный организм решил иначе, толкая её в беспокойный сон.

Она не могла точно сказать, сколько времени прошло с тех пор, как она впервые открыла глаза. Во второй раз она ощутила, что в её теле появилось чуть больше сил. Теперь мир вокруг стал четче, и она заметила, что рядом с ней, в неудобной позе, спит Шум, устроившийся в кресле рядом с её кроватью.

Он склонился на сложенные руки, которые лежали на краю её постели, а одной рукой бережно держал её запястье.

Внезапно грудь сжалась от тревожного приступа, и Лера часто заморгала.

Медленный писк аппарата, стоящего рядом, стал резче, и от этого голову вновь пронзила волна боли.

Трусиха!

Ну и кому ты сделала лучше?

Шумов пошевелился во сне, крепче сжимая ее руку.

Сил хватило только на то, чтобы в ответ прикоснуться к нему пальцами.

— Андрей… — прошептала пересохшими губами.

— Ммм…

Сонно моргнув, он уставился на Леру глубоко-оливковыми глазами.

— Лера! — подскочил из кресла и навис над ней, осторожно прикасаясь к ее лицу.

— Прости… прости… прости…

— Т-ш-ш-ш… Я с тобой, моя хорошая, с тобой. — он наклонился ещё ближе и провел ладонью по спутанным волосам.

— Прости… я испугалась. — очень тихо шептала она. Горячие слезы потекли по ее щекам, капая на подушку.

— Как ты себя чувствуешь? — Андрей коснулся рукой её лба, проверяя температуру и облегчённо выдохнул. — Это нормально, родная. Все мы чего-то боимся.

— Я испугалась, что не нужна тебе такой. А без твоей поддержки я не справлюсь. Я не сильная, Андрей, я просто хорошо умею притворяться. Мне до дрожи страшно. Но я не имею права втягивать в это еще и тебя. Ведь видела, как было сложно бабушке, и помню, как мы переживали за нее…

— Какая же ты у меня дурная. Куда ж я от тебя денусь? И в печали, и в радости, Лер.

— Что?

— Я люблю тебя, Тучка. Неужели ты во мне сомневалась?

От облегчения она прикрыла глаза и облизала пересохшие губы. В горле продолжало свербить, а тело вновь и вновь отзывалось тупой болью.