— Хоть без шляпы и перчаток, но иду на великосветский воскресный ужин. Хенрик, надеюсь, ты в смокинге?

Дети переглядывались и недоумённо оценивали пребывающую в явном помешательстве мать.

Только после третьего стакана джина с тоником у неё немного отлегло от сердца и появилась маленькая толика бесшабашности.

«В конце концов, это не чудо, просто наш мир совсем не такой огромный, как рассказывает ВВС», — успокаивала она себя.

Уже за столом, оглядев молчащую кампанию взглядом агента «Моссад», она вздохнула и, повернувшись к мужу, изрекла:

— Дорогой, а принеси-ка мне ещё один стаканчик этого заменителя Dom Perignon!

Потом, обратив свой взор на молчаливую публику, извиняясь, сообщила:

— Если не создать атмосферу любви, то придется срочно разбегаться. Моя maman...

— Вот про маманов мы говорить и не станем, — перебил её российский правоохранитель. — У меня три вопроса...

Он повернулся корпусом к Диме и, взмахнув вилкой зажатой в руке над тарелкой, как дирижёр над пюпитром, приказал:

— Димон, переводи!

***

Ближе к ночи, переехав из ресторана в лобби, как из Виндзора в Букингемский дворец, старшие представители московской и мюнхенской ячеек общества, выпив ещё «по чуть-чуть», окончательно расслабились.

Хенрик по большому секрету (громким шепотом) сообщил другу из России, что должен погрузиться в таинственные воды озера Ван и поискать там очередной портал. В ответ россиянин выразил уверенность в необходимости совместных поисков.

— С целью оптимизации поставленной задачи предлагаю тост! — завершил он вечер и мирно задремал в уютном кресле бара.

***

Утром у поборников интернационала вполне закономерно болела голова. Постучавший было в дверь Иван был встречен перекошенной физиономией отца и словами матери:

— Ещё раз стукнешь в дверь, убью!

Парень понимающе кивнул и, прихватив второй возможный источник шума (Диму), запустившего режим бесшумного передвижения, отбыл на завтрак.

Когда дети убрались в сторону омлета и пляжа, русская жена, выпив пенталгин, горестно посмотрела на излучающий счастье пейзаж за окном и сказала:

— Вот жопой чую, добром это не закончится.

Через два номера, напротив, в такой же двухкомнатной семейке, Хенрик вскипятил чайник и, разбавив водой суррогатный порошок чёрного цвета с гордой надписью «Нескафе», подал жене.

Ирен с трудом сфокусировала взгляд на чашке. Глотнула. Выдохнула. И посмотрев за окно, в котором отражались воды сверкающего сапфиром моря, предрекла:

— Поверь, это подстроенная акция. Хорошего я не жду. Не будь я еврейка!

***

Идол не спал никогда. Он был её окном в мир. Тысячелетний прибой не смог разрушить гранитного основания вулканического острова, и фигура нехарактерного маленького роста веками смотрела на быстро меняющий настроение океан. Она же дышала его глазами.

Неторопливость и покой - вот что всегда присутствовало в ней. Медленные правильные мысли не давали этой чудесной живой структуре самостоятельно изменять мир. Но они же позволяли сохранять его. Однажды, ещё в самом начале пути, она чуть не потеряла себя и свою цель. Страх отчаяния остался. Тогда совсем ещё юная память записала его и больше не повторяла ошибок.

Сегодня, открыв свод, она листала страницы-мысли начала пути.

Енош, сын Шета и Азуры, любимые дети её. Пизнай, сумевшая спасти в Потопе своих дочерей. Как странно изменился мир! Чёрную красавицу объявили демоницей. Смешной, всем интересующийся, глупо погибший с разбитой головой мальчик отражен в человечьей памяти землепашцем, а проклявший сам себя брат — охотником-детоубийцей.

…Их было так мало; первый эксперимент, увенчавшийся грандиозной удачей.

«В настоящее время половина обитаемой Ойкумены Млечного пути — мои дети», - думала она.

Она открыла три портала, дав жизнь трём новым мирам.

Первый, процветающий мир планет Азиатского союза: Шиар, Янода, Кхимет — вывел выращенный ей Цинь Ши Хуанди, который собрал армию и сумел провести её через отражения. Её великий сын. Она оставила память о нём.

Второй портал оказался плохо подготовленным. Змеелюды пытались поработить праматерь планет, она торопилась, уводя от разящих виман своих избранников сквозь врата Мохенджо Даро. В памяти чёрной земли они остались неандертальцами. А легенды про войну Царя Обезьян записаны в Рамаяне. Она берегла и эту память.