– Они умирают так скоро! – прошептал он.

Келексел приставил палец к щеке и сказал:

– Я думаю, у вас болезненная склонность ко всяким ужасам – все это смакование насилия и смерти.

Хоть подобное и не входило в намерения Фраффина, он не смог удержаться: свирепо посмотрел на Келексела и сказал:

– Ты думаешь, что ненавидишь подобные вещи, а? Нет, это не так! Ты же говоришь, что тебя многое привлекает в этом мире, например эта твоя красотка! Я слышал, тебе нравится одежда местных жителей. – Он изящным жестом дотронулся до рукава своего пиджака. – Как мало вы ещё себя знаете, Келексел.

Лицо Келексела потемнело от гнева. Это было уже чересчур: Фраффин перешёл все границы приличия!

– Мы, Чемы, закрыли двери для насилия м смерти, – тихо проговорил Келексел. – Просмотр подобных сюжетов – всего лишь праздное времяпрепровождение.

– Болезненная склонность, говорите? – с издёвкой спросил Фраффин. – Мы закрыли двери для смерти? Навсегда, не так ли? – Он усмехнулся. – Но оно все ещё остаётся, наше вечное искушение. Если нет, то почему вас так привлекают мои скромные исследования? Настолько, что вы пытаетесь любым путём получить сюда доступ и разузнать о вещах, которые вызывают у вас такое отвращение. Я расскажу вам, чем я здесь занимаюсь: я играю тем искушением, которое, наверное, будет очень волновать моих приятелей Чемов.

Пока Фраффин говорил, его рука постоянно двигались, резкие рубящие жесты демонстрировали силу вечно молодой энергичной плоти; на тыльной стороне пальцев курчавились короткие волоски, тупые, плоские ногти матово блестели.

Келексел не спускал глаз со своего противника, зачарованный словами Фраффина. “Смерть – искушение? Конечно, это не так!” Однако в такой мысли несомненно чувствовалась холодная уверенность.

Наблюдая за руками Фраффина, Келексел подумал: “Рука не должна главенствовать над рассудком”.

– Вы смеётесь, – произнёс Келексел. – Вы находите меня смешным.

– Не вас конкретно, – отозвался Фраффин. – Многое забавляет меня – убогие существа моего закрытого ограниченного мира, делающие счастливыми тех из нас, кто не может расслышать предупреждения относительно нашего собственного вечного существования. Ведь все эти предупреждения не могут иметь отношения лично к вам, не так ли? Вот, что я вижу, и вот, что меня забавляет. Вы смеётесь над ними, не понимая, в чём причина смеха. Ах, Келексел, вот где мы прячем от самих себя секрет нашего собственного умирания.

– Мы не умираем! – воскликнул ошеломлённый Келексел.

– Келексел, Келексел, мы смертны. Каждый из нас может остановить своё омоложение и тогда он станет смертным. Станет смертным.

Келексел сидел, не в силах произнести ни адова. Директор был безумен!

Что касается Фраффина, то сначала произнесённые им слова пенящейся волной захлестнули островок его рассудка, затем волна откатилась, и он ощутил приступ бешеного гнева.

“Я разгневан и в то же время полон раскаяния, – подумал он. – Никто из Чемов не сможет воспринять подобную мораль. Я виноват перед Келекселом и всеми другими созданиями, которыми я двигал без их согласия. На месте каждой головы, которую я отсек, выросли пятьдесят новых. Слухи? Собиратель слухов? Я – существо с чувствительными ушами, которые до сих пор слышат, как нож режет чёрствый хлеб в комнате виллы, которой давно уже нет”.

Он вспомнил свою женщину – темнокожую экзотическую хозяйку его дома в Риме. Она была не выше его ростом, малопривлекательная с точки зрения местных жителей, но самая прекрасная в сто глазах. Она родила ему восемь смертных детей, их смешанная кровь растворилась в других потомках. Она состарилась, её лицо увяло – это он тоже помнил. Она дала ему то, что не мог дать никто другой: долю удела смертных, которую он считал своей.

“Чего только Первородные не отдали бы, чтобы узнать об этом маленьком эпизоде”, – подумал он.

– Судя по тому, что вы сказали, вы – сумасшедший, – прошептал Келексел.

“Ну, вот, мы и перешли к открытой борьбе, – подумал Фраффин. – Наверно, я слишком долго вожусь с этим болваном. Может, следует рассказать ему, как он попался в нашу ловушку”. Но Фраффин сам попался в ловушку собственной ярости и не владел сейчас своими эмоциями.

– Сумасшедший? – спросил он, усмехаясь. – Говорите, мы, Чемы, бессмертны. А как нам удаётся быть бессмертными? Мы снова и снова омолаживаем себя. Мы достигли предельного состояния, заморозили процесс старения нашего организма. Но на какой стадии развития, на чём, Келексел, мы остановились?

– Стадии? – Келексел ошеломлённо уставился на него. Слова Фраффина обжигали, как горящие угля.

– Да, стадии! Достигли мы зрелости, прежде чем заморозить себя? Я думаю, нет. Созревая, мы должны расцветать, давать побеги. Мы не расцвели, Келексел.

– Я не…

– Мы не производим чего-то прекрасного, доброго, чего-то, составляющего сущность нас самих! Мы же даём побегов.

– У меня есть потомство!

Фраффин не смог сдержать смех. Отсмеявшись, он повернулся к заметно рассерженному Келекселу.