А теперь про то, что меня в Эли смущает.

Ее отношение ко мне. Стоит мне появиться в поле ее зрения, как она от меня глаз не отводит. Даже вот сейчас – нет-нет, да повернет голову в мою сторону. Но не со злостью смотрит, не с вожделением. А с какой-то такой тоской, что я каждый раз себя в чем-то жутко виноватым чувствовать начинаю.

Хотя и нет за мной никакой вины перед ней. Сама она все сделал – и на дуэль меня вызвала, и перстень свой на кон поставила, и потом чуть не силой меня ко всякому разному склоняла, и с кинжалом ночью заявилась. А я, как раз, вел себя крайне благородно – на дуэли не только не убил, но даже серьезно не ранил, потом от дроу спас, в дальнейшем своей властью над ней не воспользовался с определенными целями, пообещал вернуть перстень, как только мы Юмиле захватим. И сейчас. Позволил ей остаться у нас, сыта, обута, одета, вон – со своим мечом на почетном месте телохранительницы моей невесты шествует. А могла бы, между прочим, сейчас по лесам скитаться или уже давно у какого-нибудь аристократа на цепи в его замке сидеть и с ужасом каждую очередную ночь ждать.

Что ей еще от меня надо?

Сегодня Элениэль охраняла свою госпожу при въезде в Юмиле, потом стояла у нее за спиной на помосте на центральной площади во время обращения герцога Ричарда к своим подданным и уже совсем поздно вечером присутствовала на торжественном ужине в герцогском замке. Конечно, не в качестве гостьи и уж тем более – почетной. Телохранительница. Не более того. Но сидела рядом с принцессой Турвальда. Отпивала первой из ее бокала, пробовала подаваемую той еду. Смысла в этом особого не было, яд мог бы быть и замедленного действия. Госпожа это прекрасно понимала, но решила, что такая нарочитая предосторожность еще раз подчеркнет ее высокий статус нареченной невесты герцога.

Но все эти мероприятия, наконец, закончились, и сейчас эльфийка лежала на диване в небольшой комнате, отделявшей спальню принцессы Изабеллы от большой гостиной, предназначенной для частных приемов, буде Изабелла захочет кого-то пригласить к себе. Кровать для телохранительницы принести еще не успели, так что пришлось устроиться на довольно узком и не очень удобном диванчике. Впрочем, это девушку нисколько не смущало. Она была погружена в свои мысли. И все они были очень грустными.

Какая же она была дура! Сколько же глупостей она наделала за последнее время! Насколько же ее госпожа оказалась умнее ее. А ведь была в таком же положении. Даже еще худшем. Считалась пленницей герцога, который прекрасно знал, что она собирается его убить, но сумела не только сохранить себе жизнь, нет, смогла стать для него незаменимой помощницей, лучшей любовницей, а через неделю станет еще и законной женой и Великой герцогиней. Элениэль бросила взгляд на дверь в спальню, которую охраняла и за которой никого не было. Изабелла, как и всегда, проводила ночь с Ричардом.

Называть герцога по имени эльфийка пыталась избегать даже мысленно. Слишком сильную бурю эмоций оно у нее вызывало. И она нисколько не обманывалась в их природе – это была даже не влюбленность, а какая-то всепоглощающая, животная страсть.

Еще она понимала, что убить тогда герцога стремилась вовсе не из чувства мести. Нет. Это была банальная ревность. Поступила, как какая-нибудь низкородная, с издевкой по отношению к самой себе прошептала девушка. Как какая-нибудь кухарка, которая бьет сковородкой по голове своего мужа истопника, застав его с прачкой. Какой же это позор! И какое счастье, что никто этого не знает. А главное – об этом не догадывается Ричард. Пусть уж лучше считает ее помешанной на мести.

Впрочем, сейчас он, кажется, ее простил. Как и Изабелла. То, что она спасла госпоже жизнь, девушка не считала достаточной расплатой за попытку убийства. В конце концов, покушение на невесту герцога произошло в немалой степени из-за нее. Это она на протяжении всего неудачного похода настраивала свою свиту против всех юмцев, она постоянно говорила о том, какую священную задачу они выполнят, когда изведут династию властителей Юма. А чуть позже ей в голову пришло еще и то, что если бы покушение удалось, ее бы вполне могли обвинить в его организации. То, что глупый юнец был от нее без ума, знали все. Так что ничего особенного она не совершила.

А вот кого бы ей хотелось спасти, так это герцога. Ричарда, позволила она себе произнести его имя вслух. Сколько раз за прошедший месяц она мечтала, чтобы на него кто-нибудь напал, а она оказалась в этом время рядом. Или, скажем, он бы заблудился в лесу, а там оборотни. И она приходит на помощь. Потом они разводят костер, но этого оказывается недостаточно, и она греет его своим телом. При таких мыслях ее бросало в жар, а ноги против ее воли начинали раздвигаться в стороны. Но нападать на темного мага и великолепного фехтовальщика в его же лагере никто почему-то не стремился, и ни в какой лес забредать он тоже не спешил. Тем более, что и лесов настоящих в Юме не было. Да и, кроме того, объект страсти старался держаться от девушки подальше и только иногда с удивлением оглядывался на нее, когда ловил на себе ее взгляд.

Первое время Элениэль даже мечтала попасть в его шатер в качестве служанки. Как это как-то раз удалось Гру. Но теперь и это было почти невозможно, а в ближайшем будущем может стать и совсем нереальным. Ее должность телохранительницы вполне позволяла госпоже даровать ей дворянское достоинство. Она уже говорила об этом и руководствовалась самыми лучшими побуждениями – статус леди надежно защитил бы эльфийку от возможных домогательств мужчин-аристократов. Хотя и так никто бы не осмелился оскорбить приближенную Изабеллы, которую, надо сказать, изрядно побаивались. Вот только Элениэль такая милость совсем не радовала, так как надежнее всем замков запирала для нее дверь в спальню герцога. Баловаться с представительницами благородных сословий не полагалось – это уже унижение для жены.

И, конечно, сама Элениэль, как ни жаждала она провести с герцогом хотя бы одну ночь, никогда не пошла бы на то, чтобы нанести обиду своей благодетельнице, проявившей к ней невиданную снисходительность. Что бы ее ждало, не прими Изабелла ее к себе, она знала слишком хорошо. Любого человека кто-то защищает. Смердов – их община и лендлорд, ремесленников – гильдия и те аристократы, во владениях которых они трудятся, благородных – солидарность этого сословия и верховный правитель. Изгоя не защищает никто. Мужчину, лишившегося защиты, тут же кто-нибудь обладающий властью и силой сделает рабом, а такую красавицу, как она – наложницей.