– Мне шестнадцать, и я знаю, что говорю! На мать тебе надеяться нечего. Она понятия не имеет, как за тобой приглядывать. Зря я вообще затеял ехать в эту Австралию! Меня так и подмывает взять все и бросить. Если бы не подписал контракт, непременно бы остался.

– Ах, Джим, не будь таким серьезным! Ведешь себя как герой тех дурацких мелодрам, в которых так любила играть наша мама. Ссориться с тобой я не стану. Я его увидела и вполне счастлива. Не будем ссориться. Ты ведь не причинишь вреда тому, кого я люблю?

– Пока ты его любишь – не причиню, – мрачно буркнул он в ответ.

– Я буду любить его вечно! – вскричала она.

– А он тебя?

– И он меня!

– Пусть только попробует не любить!

Она испуганно отшатнулась. Потом рассмеялась и взяла брата под руку. Мальчишка!..

Возле Мраморной арки они остановили омнибус и сошли неподалеку от своего жалкого жилища на Юстен-роуд. Был уже шестой час, и Сибиле следовало прилечь перед спектаклем на пару часиков. Джим сказал, что простится с нею, пока их мать не вернулась. Она наверняка устроит сцену, а он их терпеть не мог.

Они расстались в комнате Сибилы. В сердце юноши поселилась ревность и яростная, убийственная ненависть к незнакомцу, который, как казалось Джиму, встал между ними. Тем не менее, когда сестра обвила его шею руками и провела пальцами по волосам, он смягчился и расцеловал ее от всей души. И когда он спускался по лестнице, в глазах его стояли слезы.

Мать ждала внизу. При появлении сына она начала ворчать из-за его опоздания. Он молча принялся за скудный обед. Мухи кружили вокруг стола и ползали по грязной скатерти. Сквозь грохот омнибусов и громыхание кебов по мостовой доносился заунывный голос, отравляющий последние оставшиеся ему минуты.

Вскоре он отодвинул тарелку и обхватил голову руками. Он считал, что имеет право знать. Если подозрения верны, то ему следовало узнать гораздо раньше. Мать смотрела на него, замерев от страха. Слова машинально падали с ее губ. Пальцы теребили истерзанный кружевной платочек. Часы пробили шесть, Джим встал и пошел к двери. Потом обернулся и посмотрел на мать. Их взгляды встретились. В ее глазах он увидел исступленную мольбу о пощаде. Это его взбесило.

– Мама, мне нужно кое-что у тебя спросить, – проговорил он, рассеянно оглядывая комнату. Женщина молчала. – Скажи мне правду! Я имею право знать. Ты была замужем за моим отцом?

Она облегченно вздохнула. Ужасный миг, которого она страшилась днем и ночью в течение долгих месяцев, наконец наступил. Однако ей больше не было страшно. Более того, в какой-то степени она даже была разочарована. Вульгарная прямота вопроса требовала прямого ответа. Постепенного нагнетания страстей не произошло. Как грубо! Ей на ум пришла аналогия с плохой репетицией.

– Нет, – ответила она, поражаясь неприглядной простоте реальной жизни.

– Тогда мой отец был подлецом! – вскричал юноша, сжав кулаки.

Она покачала головой:

– Я знала, что он несвободен. Мы очень сильно любили друг друга. Если бы он не умер, то непременно бы о нас позаботился. Не говори о нем плохо, сын. Он был твоим отцом и настоящим джентльменом. Более того, у него имелись связи в высших кругах.

Джим выругался.

– На себя мне плевать, – воскликнул юноша, – только не позволяй Сибиле… Ведь в нее тоже влюблен джентльмен, по крайней мере, так он себя называет? И связи у него имеются, надо думать.

Миссис Вэйн испытала жгучий стыд. Она уронила голову, утерла дрожащими руками слезы.

– У Сибилы есть мать, – пробормотала она, – у меня ее не было.

Джим растрогался, подошел к матери, наклонился и поцеловал ее.

– Извини, что ранил тебя вопросом об отце, – проговорил он, – но я ничего не смог с собой поделать. Мне пора. Прощай! Не забывай, что теперь на твоем попечении остался всего один ребенок, и если этот человек причинит зло моей сестре, я узнаю, кто он, выслежу его и убью как собаку. Клянусь!

Чрезмерность угрозы, сопровождающий ее страстный жест, неистовая напыщенность слов придали жизни красок. Такая атмосфера миссис Вэйн была знакома. Она вздохнула свободнее и впервые за много месяцев восхитилась сыном. Она бы с удовольствием продолжала сцену в том же духе, однако Джим прервал полет ее вдохновения. Пора было сносить вниз чемоданы и искать подевавшийся куда-то шарф. Слуга при меблированных комнатах засуетился, засновал туда-сюда. Потом пришлось торговаться с извозчиком. Момент загубили пошлые бытовые хлопоты. С еще более глубоким разочарованием миссис Вэйн встала у окна и помахала истерзанным кружевным платочком вслед уходящему сыну. Она прекрасно понимала, какая блестящая возможность упущена, и утешилась тем, что сообщила Сибиле, какой пустой станет жизнь теперь, когда на руках у нее осталось лишь одно дитя. Фразу она запомнила. Прозвучало неплохо. Об угрозе она не сказала ни слова. Впрочем, сформулировано было ярко и драматично. В один прекрасный день все они посмеются от души.

– Полагаю, ты уже слышал новость, Бэзил? – спросил лорд Генри вечером того же дня, когда Холлуорда провели в отдельный кабинет ресторана «Бристоль» к накрытому на троих столику.

– Нет, Гарри, – ответил художник, отдавая шляпу и пальто кланяющемуся официанту. – Что за новость? Надеюсь, не политическая? Политикой я не интересуюсь. Едва ли в Палате общин есть хоть один человек, чей портрет стоило бы написать, хотя многих из них не помешало бы отбелить.

– Дориан Грей собрался жениться, – объявил лорд Генри, наблюдая за реакцией художника.