Мох и клевер
вернуться

Горский Тит
Шрифт:

Человек умер

…И распахнулось небо,По шву облака лопнуло.Прожектором маяка в глазаЗалило светом, как летоЧерез сад заходящееОкнами.И жизнь ворвалась.Легкие раздуло дыханиемВечности.Шаги стали легкими,и оказалось, что сутьне в прихоти и жемчугах,а в человечности.Тогда по дворам крытымПонесли,Подстелив сеном и рогожами.И говорили: «Умер Человек!»Закрыв крышкуГроба,Чтобы не тревожили.Но небо распахнулось!В жизнь распахнулось!И человек ожил!

Ты закажешь по мне литию

Ты закажешь по мне литиюВ день, когда поспевают яблоки.И в саду, что на ближнем краю,Эти яблоки будут сладкими.В день, когда не открою дверь,Тень грозы на окно опустится.Заскулит калитка, как зверь,И не пустит в мой домой распутицу.А потом будут снег и лед,Треск печи в пику зимней вьюге.Горьковатым окажется медИз цветов, что растут на юге.Увлечет память прежних летВ дни, когда после вечной стужи,Веру в жизнь согревал рассветОтражением в чистой луже.Ну а там уж рукой податьДо прогулок с тобой в летней чаще.Встану рядом, скажу: «Благодать!»Ты шепнешь: «Приходи почаще…»

Выстрел в вечность

Время взведенным курком снова выстрелит в вечность.Тихо споет кроткий инок – «блаженный покой».Хлынет из тлена живая стихия в беспечность,Только бы выстрел на вылет, а не холостой.Может, тогда мне поведают, кто я такое,И отчего непрестанно чинился разбой?В темных глубинах души, где аукал людское,Я в этих шахтах частенько спускался в забой.Где-то на ощупь, а где-то при свете лампадыВновь натыкался на двери исходных начал.В келье монаха мне были безудержно рады,В грязном притоне на ухо враг матом кричал.«Что ты добыл или что наработал трудяга?» —С горькой иронией спросишь себя у черты.К тесным вратам даже самый запойный бродягаСтанет вперед твоей «милости» за пол версты.Ты помолись неспеша у резного кивотаВ миг, когда в сердце вольется безмолвный призыв.Чтобы за гранью той, вместо петли эшафота,Нас бы встречали, все прегрешенья простив.

Нам не нужно теперь умирать

Наши мысли по сути – жизнь.Неужели себе я враг?Миллион в каждом взгляде – призм.Отражающих свет – мрак.Наши жизни по сути – скорбь.Если мыслишь один – страх.Не тащи на себе горб —Откажись от вещей – прах.Что за дикая ложь – спесь?Искажает твой лик грех.Где родилось мое «Я»,Там закончился человек.Время проб и потерь – рок.Только времени нет ждать.Оказалось, Любовь – Бог,Так зачем же теперь умирать?

За полем жизни – Жизнь

А за полем есть жизнь,Только вечная.Там камыш и вода —Не случайные.Там закат хохломой,Сны беспечные,И душа там не рветсяОтчаянно.Ты на поле за мнойТеми тропамиНе ходи по пятам —Волчцы-тернии.Проросло жизни полеХворобами,Вместо злаков – лишь зло,Да сомнения.Мне б до края дойтиИ взмахнуть рукой —Ветер дунет, я ввысьОдуванчиком.Где камыш и вода,Я стою босой.И звенит колокольчикЗаманчиво.

Дорога Домой

Как неясыть на нырище [2] ,Головня на пожарище,В тишине одиночества —Мысленный силуэт.Зазывает на сонмище,На постыдное зрелище,Возрождая пророчестваВ вечность канувших лет.О годах разворованных,Суетой окантованных,Тех, где нитью протянутаПамять лживых побед.От того ли на кладбище,Глядя ввысь умоляюще,Для души, что обманута,Сердце ищет ответ?Даль пресытится сыростью,Словно Божией милостью,Осень звезды рассыпала,Чтоб бродяге помочь.Там, где небо засветится,Не Апостол ли встретится?И согреет рубахою,Что ткала ему ночь.

2

Нырище (ц. с. я.) – развалины, место разрушенного дома.

Ночь носит густые чернила

Под черною рясой Ночь носит густые чернила.Пожалуй, таких не отпустит вам лавочник в долг.Им свойственно в час, когда тьму разбавляют светила,Касаньем одним обращать все в сияющий шелк.Не сразу приметишь в графитовой мгле переливы,Сему созерцанью приличествует тишина.Где тихо стрекочут сверчки, да и те не игривы,И тешит повадкою мирною в небе луна.Тогда лишь проступят таинственные очертания.В них сможешь по слову поэта «фигуру прочесть»И фибрами грешной души с замираньем дыханияПрославить безмолвной слезой христианскую весть.

Брат

Когда приблизился к дому, услышал пение и ликование;

и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое?

Он сказал ему: «брат твой пришел…

Лк. 15:25–27
«Иссиня! Иссиня!» – Зычно птица кричит.А в сенях, а в сенях сердце грузно молчит.«В небо синь! В небо синь!» – звонких нот хороводРазлетается ввысь от древесных колод.Этой песней и ты залети за порог.Если сделаешь шаг, то усвоишь урок.Из далеких краев брат вернулся домой.Слышишь? Ради него жизнь ведут на убой.Будет праздник и пир из заколотых мяс.Даже старый отец резво бросится в пляс.В окружение семьи и надежных друзейМолодого вина себе в чашу налей,Но бери только то, что из новых мехов,Чтобы впредь не цедить память ветхих грехов.От чего же ты бледен и будто бы зол?Как свидетель, заставший чужой произвол.Это зависть, мой друг, и мещанская спесь.Что скрывалось от глаз – обнаружилось днесь.Непутевого Брата обнять поспеши,И обрящешь покой на просторах души.Сей мотив повторяется тысячи летПокаянным примером духовных побед,Упраздняя желанье ударить под дыхОступившихся братьев – родных и чужих.