Весной получила право на первый отпуск, я не отгулял свой за предыдущий год. Выдалась чудная возможность пригласить родителей даже не в Ленинград, а в Мурманск, объясняя, что будущей матери длинные переезды не полезны.

Они приехали всей семьёй, впятером: отец Алексей Иванович, мама Анна Тимофеевна, сестра Зоя, братья Валик и Борис. Встречались на вокзале, и, что случалось крайне редко, прорезались искорки памяти настоящего Юры Гагарина. Подобные искорки давали надежду: его личность не уничтожена, она где-то, хотя бы осколки… Но, бросившись гжатским навстречу, я не разделял себя с предшественником. Это мои родители, мои братья и сестра, и точка!

Обнимались, целовались. Валентин смял меня и подколол:

— Думал, ты за эти годы вырос, а всё такой же шкет!

Он единственный в семье был больше метра семидесяти, отец и Боря примерно с меня, а Зоя и мама ещё меньше. Рядом с ними Алла смотрелась как женщина кинг-сайз, хорошо не Кинг Конг, она присоединилась к нашему празднику жизни секунд тридцать спустя.

Я, честно говоря, отвык её видеть на улице не в шинели и не в полушубке. По случаю беременности жена успела построить себе тёмно-серое очень элегантное пальто-колокол, скрывающее пузик, после четырёх месяцев заметный на худой фигуре, когда оставалась в платье. Несмотря на драпировку, мои помнили о ребёнке и обнимали невестку как хрустальную вазу, прикасаясь едва ли не кончиками пальцев.

Она же обеспечила нам автобус, мобилизовав связи медиков в Мурманске, водитель запихал чемоданы прибывших в тёмно-зелёный ЗиС-8. Ехать было недалеко. Около гарнизонного Дома офицеров, что на проспекте Ленина, 27, я забронировал в гостинице три номера. Когда вселились, мама, видевшая к тому же, что водитель за старания получил десятку, взволновалась: слишком дорого.

Я шепнул ей:

— Не волнуйся! Ты помнишь маленького Юрика, когда леденец за копейку был роскошью. Сейчас мы с Аллой на двоих получаем больше четырёх тысяч! Квартира бесплатно, еда бесплатно, обмундирование за счёт государства. Покупаем брикеты топить титан и минимум продуктов — на выходной день, да и то у нас заготовлены рыба, грибы, мясо. Там, на Севере, негде тратить деньги!

Седые волосы около уха приятно щекотали мне губы. Я снова её обнял.

Это мама… Моя мама!

Она всхлипнула.

— Юрочка… Ты даже те леденцы помнишь…

— И войну. И корочки хлеба, оставшиеся от фрицев. И про ту сволочь, что всё грозился нас с Борей повесить. Мамочка! Давай забудем про плохое. Жизнь удалась. Я — военный лётчик, у меня прекрасная жена, она скоро родит мне сына, твоего внука… Не надо слёз!

Таким макаром мне удавалось уйти от опасной темы «а помнишь?» к более спокойным о том, как сейчас.

Обменялись подарками. Мы привезли маме и Зое пимы, они очень мягкие и сами приспосабливаются к любой ноге, с размером не прогадаешь. Мужчины получили тёплые жилетки из оленьих шкур. Ещё был целый ларь солёной рыбы, не всякому секретарю обкома такая попадает на стол. Их презенты были большей частью скромнее: постельное бельё, традиционное для вручения недавно женатым, домашняя утварь. Папа протянул мне серебряный портсигар, трофейный немецкий, с тех времён. Мы с Аллой приняли всё так, будто эти вещи спасли нам жизнь. Нет, благодарность и в самом деле была искренней.

Когда вышли с мужиками покурить, для них был сюрприз, что один из Гагариных не курит.

— Врачи говорят: ребёнку вредно, если Алла дышит моим выхлопом. Ничего, подрастёт, закурю снова, — поторопился добавить, потому что отец явно расстроился неуместностью своего подарка, сто пудов — недешёвого. — Служба в авиации нервная. Порой вылезаешь на землю или на снег, аж руки дрожат. Покурил бы, а нельзя.

— Ну, одну-то можно? — попытался Валик.

— Потом тяжело будет снова удержаться. Я же Алле слово дал — не курить.

— Да… И в кого ты такой с самого детства упёртый? — спросил отец.

— В тебя, папа. В кого же ещё.

Вместе обедали в ресторане, всемером гуляли по улицам, глядя в серое небо, солнце ещё заходило за горизонт, но уже не всерьёз, как говорят курильщики — не в затяжку. Болтали до полуночи. Мне казалось, что не спалился, пока мама не завела самый трудный разговор.

Это случилось утром, в день их и нашего отъезда.

— Ты очень изменился, сынок. Порой не узнаю тебя. Совсем.

В этот миг было сложнее, чем в истребителе, сваливающимся в штопор. Там — опаснее, зато знаешь что делать наперёд и до мелочей.

— Ты права. Я скажу тебе самую главную разницу, и ты поймёшь. Пока не уехал в Москву, всё это было и всерьёз, я вообще с малых лет ответственный, и одновременно продолжение детства, игра во взрослого. Правда, понял многое только теперь. И аэроклуб, и желание стать военным лётчиком тоже были игрой, поиском романтики. Сейчас совершенно другое.

— Что же, Юра?