– Вика, – начал я неуверенно, – то, что произошло прошлой ночью, было невольным, продиктованным нашим положением, холодом ночи и желанием найти человеческое тепло в этом холодном, пустом мире. Я надеюсь, ты понимаешь.

Я старался подобрать слова с осторожностью, взвешивая каждый слог, прежде чем он слетит с моих губ. Было важно, чтобы она поняла, что я не отношусь к нашей ночи легкомысленно.

Она, сосредоточив взгляд на застывшем изображении на экране телевизора, размышляла над моими словами. Бесчисленные эмоции мелькали на её лице, и отсутствие жизни в комнате лишь усиливало тяжесть этого важного момента. Наконец, она посмотрела на меня, её глаза, хотя и настороженные, несли в себе отблеск понимания.

Её голос дрожал, когда она ответила:

– Я понимаю, Иван. Я понимаю, что мы оба были уязвимы. Но я не уверена, что готова к чему-то большему, чем просто выживание. Того мира, который мы знали, больше не существует. – закончила Виктория, её голос затих, словно растворяясь в окружающей нас тишине.

За окном снег продолжал свой беззвучный танец, будто подчеркивая её слова. Я почувствовал, как воздух в комнате стал тяжёлым, напоминая о безысходности нашего положения. Я положил руку на неё, пытаясь передать Виктории хотя бы немного тепла и утешения.

– Я понимаю, Виктория. Честно. Я понимаю, – тихо ответил я.

Она на мгновение замерла, словно раздумывая, стоит ли продолжать разговор, но потом вдруг приблизилась ко мне:

– Тогда почему бы нам не продолжить? – прошептала она, прижимаясь ко мне.

В комнате было холодно, но наши тела начали излучать тепло. Виктория наклонилась и нежно коснулась моих губ своими, её лёгкое прикосновение разожгло искру желания во мне. Я взял инициативу в свои руки, притянув её ближе, страстно и нетерпеливо желая ощутить её тепло. Мы жадно целовались, а наше влечение, вызванное страхом и одиночеством, усиливалось в условиях этого странного и замороженного мира.

Мы оба искали тепла живого прикосновения, этого иллюзорного ощущения жизни, которое может подарить физический контакт.

Спустя некоторое время мы сидели на кухне, уже одетые, с чашками горячего кофе в руках. Пар, поднимающийся из наших кружек, был приятным контрастом с ледяной атмосферой за окнами. Виктория задумчиво смотрела на свою кружку, словно её размышления крутились вокруг вопроса, который она не решалась озвучить.

Её лицо казалось задумчивым, и я видел, что её что-то беспокоит. Она редко делилась своим прошлым, но сегодня, похоже, была готова.

– Ты когда-нибудь чувствовал, что застрял? – вдруг спросила она, её голос прозвучал тихо, почти неуверенно.

Я поднял голову от кружки.

– Ты о чём? – осторожно спросил я.

– Как будто жизнь идёт, но не вперёд, а по кругу. Всё повторяется снова и снова, и ты не знаешь, как это изменить, – она подняла глаза, и в них отразилась тень той боли, которую она так тщательно скрывала.

– Было пару раз, – честно ответил я. – Но это всегда временно. А у тебя?

Виктория сделала глубокий вдох и тихо рассмеялась – коротко, горько.

– У меня это было почти всю жизнь, – сказала она. – Особенно здесь, в Горнинске.

Она немного помолчала, будто собиралась с мыслями.

– Я всегда была той, кто делает всё правильно. Дома, в школе, на работе. Мои родители воспитали меня так, что любой успех нужно заслужить. Они много работали, старались дать мне и сестре лучшее, но это не оставляло времени на что-то большее, чем просто обязанности.

Я молчал, слушая её. Её голос становился мягче, словно она говорила не мне, а самой себе.

– Отец был инженером, мать – бухгалтером. Всё у нас было расписано: завтрак в семь утра, уроки, помощь по дому. Не было места ни для спонтанности, ни для разговоров по душам. Я их не виню, они делали, что могли. Но… – она задумалась, проводя пальцами по краю кружки. – Это сделало меня тем, кем я стала. Слишком серьёзной. Закрытой.

Я чуть приподнял бровь, но ничего не сказал. Она продолжила:

– В школе я была отличницей. Учителя меня любили, а вот одноклассники… не очень. Они думали, что я высокомерная, что считаю себя лучше других. Но это не так. Просто я всегда боялась сделать ошибку. Боялась, что меня осудят. И поэтому я никогда никого не подпускала близко.

Она взглянула на меня, её глаза на мгновение стали влажными, но она быстро отвела взгляд, сделав вид, что смотрит в окно.

– После школы я поступила в местный университет. Уехать не получилось. Родители рассчитывали на мою помощь. А потом началась работа. В Горнинске вариантов немного, поэтому я устроилась в коммерческий отдел. И знаешь что? – она горько усмехнулась. – Я думала, что теперь всё изменится, что это будет начало новой жизни. Но оказалось, что всё по-прежнему.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко.