Несмотря на вечер, жара не отпускала город.

Как поступлю, придумал еще в гостинице, однако рабочий день заканчивался и надо торопиться.

Миновав переулок, я быстро дошел до Фонда.

Лелик, юрист Департамента имущественных отношений, не спеша складывал в портфель пустые контейнеры из-под еды, когда я, запыхавшись, открыл дверь комнаты и с порога выдал:

– Уходишь? Чуть-чуть задержись. Дело есть.

– Я весь внимание! – юрист улыбнулся и, с готовностью протянув руку, спросил: – Чай будешь?

– Ставь, – кивнул я, ожидая долгий разговор.

Лелик, добродушный малый тридцати пяти лет, пришел на работу в Фонд год назад и в Департамент имущества попал не случайно.

Он долгое время жил в Саратове, закончил там медицинский и, заочно переквалифицировавшись в юриста, перебрался в ближайшее Подмосковье.

Вика, начальница Департамента, та самая, привезенная Костиком «в обозе» из Бронниц, провела свою юность в Саратове и знала Лелика раньше.

Работа юриста в Фонде сводилась к его бесконечным командировкам по городам и весям России.

Как член совета директоров он ездил по собраниям и, поддерживая баланс интересов, получал иногда от местных небольшой гешефт, правда, скупердяи часто ограничивались лишь сауной с девками.

Несостоявшийся медик проститутками брезговал, а парился любил, особенно с дубовым веником.

Общаться мы стали по воле случая.

Юрист сидел один в комнате, имел стационарный телефон, и я нередко заходил к нему позвонить по межгороду или заграницу. Конечно, на халяву.

Лелик доброжелательно встречал меня и, терпеливо выждав, когда закончу, поил чаем с сушками.

Я часто разговаривал с Приэльбрусьем, узнавал про снег, про трассы и, слыша мои переговоры, хозяин кабинета однажды не выдержал и спросил:

– А горные лыжи – это сложно? Я не пробовал.

– Хочешь рискнуть? В выходные, если отвезешь, дам экип, и кое-что расскажу для первого раза.

Воскресный выезд на горку показал, что лыжи и юрист совместимы плохо. Он добросовестно внимал моим наставлениям, но сам повторить ничего не мог. Плохая координация у парня сомнений не вызывала, к тому же он оказался тугодум и явно тормозил.

Приободряя упавшего духом Лелика, я подсунул ему сноуборд, надеясь, что на нем у него хоть что-то получится и оказался прав.

На борде юрист с грехом пополам все-таки осилил горку, повторил уже лучше и, гордясь собой, довольный заявил, что купит доску.

Пугать его мрачными перспективами я не стал, и чтобы быстрей отвязаться от него, одобрил план.

Весной 2007 года я обсуждал, как обычно, в комнате Лелика поездку на Чегет, и он неожиданно напросился со мной.

Отказывать не хотелось, но и тащить с собой балласт тоже и, сославшись на старую компанию, я предложил ему доехать самостоятельно.

Майский Чегет в тот год встретил нас зимним холодом и мощными снегопадами.

Борясь с непогодой, по пояс в снегу, Лелик отчаянно «пахал» склон и доказывал, что у него тоже «железные яйца», вызывая уважение райдеров. Даже мне тогда показалось, что я ошибся в оценке парня.

Однако первое знакомство с Приэльбрусьем, как и первый блин, оказалось для Лелика неудачным.

Хилый организм юриста, не выдержав стойкости его духа, дал сбой и Лелик сорвал спину.

Как следствие этого, на сноуборде он поставил крест, а позже, с большим трудом освоил лыжи.

Испытание экстримом в больших горах также не прошла и нежная психика неофита.

Пятого мая в крутом кулуаре я попал в лавину и, пролетев больше ста метров, чудом остался жив. Это событие и мой рассказ внушила юристу мысль, что смерть здесь ходит по пятам за каждым и, сделав нужные выводы, с Чегетом он завязал навсегда.

Но это будет потом, а пока в баре на вечернем apres ski он выпытывал у меня:

– Леш, скажи честно, а я смогу хорошо кататься? Пусть не как ты, но все равно прилично…

– Сможешь, если просидишь в горах сезон.

– А ты сколько проводишь?

– Дней пятьдесят набираю. Бывает и больше.

– А как же работа? Вика меня даже между праздниками отпускать не хотела!

– Будь сам «викой»!

– Не понял… Что ты имеешь ввиду?

– Становись руководителем и чем дальше от Москвы и Фонда, тем лучше. Свободы больше.

Лелик выпил, пошевелил губами и, переварив сказанное мной, начал, кажется, что-то понимать.

Вот на это «кажется» сейчас я очень надеялся!