– Опять же ерунда! – Заусайлов тоже вскочил. – Ключ от задней двери есть только у меня! Или вы меня в убийцы рядите?

– Успокойтесь, Александр Николаевич. Будь вы убийцей, странным выглядело бы приглашение меня на роль дознавателя. Хотя, скажу честно, подозрения у меня все-таки были, за что приношу извинения. Виной тому некая молодая девица, которая сыграла хоть и невольную, но роковую роль в судьбе бедного юноши. Да и не только в его судьбе. Так, Антон Савельевич?

Ильин побледнел, открыл было рот, судорожно сглотнул – и ничего не сказал.

– Молчите? Ну что ж, тогда продолжу я. Ключ от задней двери имелся у самого Евгения Бондарева. Дубликат вашего. Думаю, что ключ помогла ему сделать дочь Антона Савельевича, Нина Антоновна.

– Господи, – опустился на стул Заусайлов. – Я уже устал удивляться. Это какой-то фарс.

– Нина Антоновна состояла в любовной связи с покойным провизором. Встречались они, как я полагаю, в аптеке. За что студент и лишился жизни. Доказать это в ее отсутствие мне будет затруднительно, если только… – Маршал подошел к белому как мел Ильину, наклонился почти к самому лицу, глядя прямо в глаза: – Письма, Антон Савельевич. Сожгли? Не думаю. Люди вашего склада слишком уважают написанное на бумаге. Александр Николаевич, извольте попросить кого-нибудь из слуг проверить кабинет вашего управляющего. Уверен, письма там.

– Какие письма? Господин Ильин, о чем он говорит? – бахнул по столу кулаком Заусайлов, да так, что перевернулась малахитовая пепельница и грохнулась об пол.

Ильин от звука вздрогнул, но опять промолчал. Тогда Заусайлов поднялся, подошел к дверям, что-то шепнул стоящему снаружи дворецкому. Судя по раздраженному «да, черт возьми, все верно», просьба была встречена недоумением.

– Продолжу. – Маршал снова мерно зашагал по комнате. – Как я уже говорил, в какой-то момент я подозревал вас, Александр Николаевич. Особенно после того, как Антон Савельевич сказал мне про ключ от задней двери. Вас от подозрений избавил дворецкий вашего предводителя – он подтвердил, что вы покинули дом после половины третьего ночи. Это, кстати, тоже можно считать хорошей новостью. Да и мотива я вам придумать не сумел, слишком уж вы положительный персонаж. Ваш любимый Конан Дойл наградил бы вас каким-нибудь пороком, честное слово. Но все-таки, для полноты картины, скажите: во сколько Антон Савельевич вернул вам вчера автомобиль?

– Вернул? Но откуда вы… Где-то в половине девятого. Он отвозил дочь в деревню, в усадьбу матери. Да что здесь происходит?!

Маршал поднял с пола пепельницу, поставил ее на стол, раздавил почти докуренную сигару.

– Здесь сейчас происходит установление истины. Вы же сами меня об этом просили, так что пенять вам, кроме себя, не на кого. Просто истина не всегда радует. Хотя вот только что мы выяснили, что ваши намерения были искренними и участия в убийстве вы не принимали.

– Отлично, – кивнул удовлетворенно Заусайлов. – Благодарю за оправдание. Осталось теперь услышать, кто же убийца?

– А чего уж тут далеко ходить… Антон Савельевич, не созрели для признания с покаянием? Присяжными зачтется в вашу пользу.

Заусайлов опять взвился, будто чертик из дурацкой табакерки, сверкнул глазами:

– Константин Павлович, вы хоть лицо и неофициальное, но все-таки!.. Это же очень серьезное обвинение! Антон Савельевич у меня уже лет десять служит, я за него ручаюсь!

– Двенадцать, – тихо подал голос Ильин. – Двенадцать лет. Теперь уже служил.

Заусайлов вытаращил на управляющего глаза, дернул рукой воротничок, да так, что пуговички горошинами застучали по паркету.

– Да ты что, Антон? Ты в своем уме? Да ты же… Да ты же в театре был? Есть же свидетели?

Ильин грустно посмотрел сперва на хозяина, после на Маршала, отвернулся к раскрытому окну, опустил голову. Константин Павлович кивнул:

– Ну что ж. Расскажу я. Это как раз та самая неприятная новость. Но вы уж поправьте, если где-то лишнего нафантазирую. Не берусь утверждать о степени серьезности отношений Нины Антоновны с убитым провизором, но в переписке они точно состояли. Думаю, что связь была серьезнее: за обычные, хоть бы и откровенные письма не убивают. Отношения эти отцу девушки явно не нравились. Думается, он рассчитывал на более выгодную партию, но это тоже из разряда допущений. А вот что я могу точно доказать, так это, во-первых, что сторож был напоен вами, Антон Савельевич, чаем со снотворным, после которого спал мертвым сном до утра, что дало вам возможность и совершить задуманное, и инсценировать ограбление. Вы же специально так топорно все обставили, чтобы даже ваши полицейские дуболомы не поверили во взлом. Во-вторых, я докажу, что в театре вас не было. В-третьих – что Евгения Бондарева убили во дворе аптеки, как раз у той самой задней двери. И последнее – кроме бедного юноши на вашей совести смерть актера Афанасия Северского. Мне продолжать, господин Ильин? Или все-таки сами все расскажете?

– Откуда про Северского узнали? – не поднимая головы спросил управляющий.

– Он приходил ко мне вчера вечером. Ровно тогда, когда вас не было дома. Думаю, хотел рассказать про ваш трюк с театром.

– А про это как догадались?

– Видите ли, я не верю в случайности. Когда человек назначает мне встречу, на которой хочет рассказать что-то важное об убийстве, а вместо нее оказывается в некрологе, я начинаю беспокоиться. Беспокойство привело меня в покойницкую, где, благодаря вам же, у меня уже имелся знакомый врач. Увидев круглый синяк и явно прорезанный пиджак, я вспомнил, что ваш автомобиль вернулся вчера домой с разбитой фарой – не спрашивайте, как узнал, главное, что это факт. Без особой надежды я осмотрел мост, под которым нашли тело несчастного Афанасия Фаддеевича. Расчет был на то, что ударить его автомобилем вы могли, только выехав на тротуар – в противном случае осколки фары растолкли бы в пыль телеги. Мне повезло, логика оказалась верной.

Константин Павлович достал из кармана узелок из носового платка, развязал и аккуратно выложил на стол осколки гнутого толстого стекла.

– Если Захар не выбросил старую фару, можем сличить. Не желаете? Ну, тогда после. Так вот. Беспокойство мое усилилось. Потому что раз вы решили устранить человека, который что-то знал об убийстве, стало быть, имеете к нему отношение. Вы уже были у меня на подозрении после разговора со сторожем, а теперь вся картина сложилась. Оставалось лишь найти доказательства того, что алиби ваше – фальшивка. И я его тоже нашел.