Шрифт:
… Она видела, как сверкали глаза ребятишек. Как они светились тогда…
Дети ещё долго будут помнить её.
*
Подошла девочка.
Сияют радостью её глаза.
Она гладила, колючие веточки ёлки, своей пушистой красной варежкой.
Они ещё долго будут жить этим…
Может быть всю жизнь.
Неужели это и есть счастье?
Искусствоеды
Почти молодые, видимо муж и жена. Одеты ультра. Одеты вызывающе дорого и безвкусно. Музей, имени Пушкина. Москва. В зале голландского искусства, выставка. Живопись. Восемнадцатый век. Зрителей много.
Эти, почти ряженые, стоят. Щурятся. Отходят. Делают кулачками бинокли, сжимая трубочкой ладони. Смотрят как в театре сквозь свои почти театральные бинокли.
Смотрят многозначительно…
М мм – дааа…
Между собой творческое обсуждение…Он ей.
– Айвазовский?!
– Нет.
– Шишкин?
– Нет.
Подходит ближе. Наклоняется. Нюхает. Читает этикетку…
– Какие – то непонятные, не русские фамилии.
– Смотри. Потрескался…
– Пойдём лучше в ГУМ…
Там вкусные пирожки с капустой.
Кукушкины слёзки
Мой урок начинается ровно в восемь, а первачки в восемь пятьдесят. Их приводят мамы, папы. Оставляют в огромном зале, а сами быстро-быстро – мультипликационно, убегают на работу.
Первачки сначала пускают по полу портфели. Те юзом едут – сунутся в другой конец зала. Потом таскают друг друга за руки, за ноги, – и пол блестит от их штанишек. Потом борьба, и так целый час.
Урок скульптуры, в нашем филиале. Возня в коридоре. Тишина. Потом кто-то завыл. Мои оживились, повеселели. Выхожу. Стоит в другом конце зала первачёк – Сазонов. Орёт, задрав голову, сунув палец в рот. И как это у него только получается?
– Говорю, что это ты, голубчик так кричишь?
Кричит самозабвенно и отчаянно.
– Что кричишь, говорю?
Открыл глаза. По щекам текут ручьи.
– Что плачешь?
Он сунул палец в рот. Показал недостающий зуб. Повозил там пальцем и, сквозь рыдания сказал, что выбили. И…снова закричал с чувством, с чувством и упоением…
– Аааа…
А
Рядом стояли его друзья с кислыми опущенными носами.
Виноватые.
Нахохлились, как воробьи в большой мороз…
Я его потряс за плечи.
– Покажи.
Открыл рот.
– Во, здесь… и, и снова заорал…
– Да ничего там нет.
– Этого зуба у тебя давно уже не было.
– Д а а, больно.
– А больно, по губе кто-то дал, а зубы целые.
– Да?
… Вытер рукавом слёзы, потом рукав об штанишки…
Рассмеялся…
Умолк.
И пошёл в класс.
Маленький
В горную крымскую деревушку приехали гости. Гостям всегда рады, но помнят мудрость грузин, которые говорят – чтоб к тебе приехали все твои родственники, друзья и знакомые, на всё лето. Но приехали всего трое. И на одну ночь. Их ждали. Им были рады. Сидели в саду под огромной красной черешней, а ягоды свисали целыми гирляндами.
Маленький Дима рассказывал, как он не любит детский сад. Там ему не интересно, скучно и много сопливых малышей. Дома всегда ему лучше. А папа его считает ещё маленьким и рвёт ему самые, самые спелые черешенки.
А девочки, гости рассказывали, как им трудно было участвовать первый раз на конкурсе красоты. Как с ними сейчас будут работать. Аэробика, гимнастика, зарядка, режим, ох трудно.
Потом папа рассказал, как они ехали с аэродрома и бабуся в троллейбусе охала…
– Божественная красота! Все три одна лучше другой. Ох – ох.
А третья была его, Димки сестра. Десятиклассница. Тоже попала в красавицы. Ему, младшему братику, было смешно, как это просто, его сестра и вдруг красавица. Правда говорят, что хорошее видится на расстоянии… Может и правда…
Потом они все и папа, трудно полезли на крышу. И ели самые спелые ягодки.
Ну, конечно, москвичи на лестнице. Это нужно было видеть. Они приготовились загорать…
А тут, Крым. Солнышко. Долой драпировки и модную, дорогую одежду. Купальники, или отсутствие, таковых, мы не поняли, что было или ничего этого не было. Они одеты были в красоту…
… Глаза дымились, как от электросварки в первый день практики, на заводе, когда он учился в ремесленном училище, здесь, в Крыму, потом болели глаза… Целую неделю……
На балконах москвичи умудряются даже дома загорать, а тут, грех прятать такое сокровище – Красоту.
Прилунились на крыше, почти плоской, с малым наклоном шифера. Дима демонстрировал свою ловкость и внимание. Срывал, самые, самые спелые и угощал Дашу. И, вот, – Пер Гюнт,– и, она – Жалоба Ингрид, – он Дима, говорил, говорил, что зря папа его считает маленьким, таким маленьким, и добавил, что он, и сейчас, сегодня, находил крупные ягоды и несёт ему, маленькому сыночку… Помолчал, спросил у неё, Даши.