Дежурный вертухай, то ли не был предупрежден о спецрежиме для этого зэка, заказанном ментами, то ли ярость заглушила все предписания и указания, раскрыл рот и секунду-другую не мог вымолвить ни слова. Когда дар речи вернулся к нему, он заорал сиплым дискантом:

— В ШИЗО этого педрилу, в ШИЗО, пусть там учится хорошим манерам! Там ему все понравится — и каша, и распорядок, и нежный уход.

— Пусть ему вернут одежду, — напомнил врач. — Не в трусах же идти в ШИЗО. Там и в костюме холодно.

— Ничего. В трусах! Немедленно! — орал старший вертухай.

В крохотной пустой камере-каптерке Князю выдали арестантскую робу, которую он одел без особой охоты, но и без раздражения, понимая, что, возможно, только она и спасет его в ближайшие дни от полного окоченения.

Контролер провел его по коридору, открыл двойную дверь с номером 4, и Князь очутился в штрафном изоляторе.

В камере никого, кроме него, не было.

Она представляла собой бетонный куб — бетонный потолок, бетонный пол, бетонные стены, окон не было. В углу стоял зеленый эмалированный бачок, служивший парашей. Ни сесть, ни лечь было не на что.

Не было нар, даже «самолета», раскрывающегося только на ночь. И спать можно было лишь на полу. Вдоль одной стены проходила труба, похожая на трубу отопления, но ее температура не превышала температуры воздуха. А она вряд ли была выше нулевой отметки.

Через мгновение холод сковал все тело. Огромным усилием воли он унял дрожь…

Огромным усилием воли он унял дрожь.

Холод пронизывал до костей. На улице такую температуру переживаешь сравнительно легко. Во-первых, на тебе как правило, по такой «погоде» и одежда. Во-вторых, движение воздуха на «природе», как ни странно, не холодит, а делает его, холод, каким-то более живым, что ли. Здесь же была мертвая холодрыга. Морговая.

И второе.

Контролер вышел, не закрыв за собой дверь.

От этого на душе у Князя теплее не стало. Он понял, что настала очередь вертухаев пытаться сломить его.

Собственно, против него лично ни урки, ни отморозки, ни вертухаи, вообще никто в этом СИЗО ничего не имели. Каждый делал свою работу по давным-давно установленному порядку. Пришла малява зэкам, пришла информация контролерам — сломить заключенного. И каждый отрабатывал свое — парчушку черняшки, чифирь и табачок, а кто и «грины».

Князь огляделся.

Но почему? Почему идет такой интенсивный накат на него? Ведь восемь трупов он на себя и так вынужден взять. И он берет. Хоть при этом и доказывает, что был вынужден защищать жизнь объекта, свою, своих товарищей. Зачем же так ломать его? Что им надо?

— Им надо, услышал он словно в ответ на свои мысли с порога, чтобы ты взял на себя и Рахимова, это фамилия твоего «объекта», и двух своих товарищей, бывших офицеров из охраны, ну и, само собой, восемь человек, которых ты и вправду заземлил, защищаясь.

В дверях стоял плотный, выше его на голову контролер ШИЗО. Он говорил спокойно, без экзальтации, присущей его узникам, и без лишней грубости, характерной для большинства его коллег. Князь догадался, что это знаменитый Фира — Семен Фирульников, старший контролер «ШИЗО», известный в том мире, в котором последние годы жил Князь, как человек, способный получить признательные показания у любого, самого стойкого подследственного. Говорили, что сам он кайфа от пыток не ловит, чистый профессионал — получил приказ выбить показания, и выбьет. А так, в быту, спокойный мужик, в компании даже веселый. Чем-то похож на генерала из телевизионного сериала, немногословного, но упертого. Правда, говорить низким басом, короткими фразами Семен стал задолго до генерала Лебедя и телевизионного его «напарника».

— Кому это надо? — выдавил из себя Князь.

— Кому-то надо. Большие бабки дают: твои признательные показания тебе «вышак» или пожизненное, дело закрывается. Больше виноватых нет. У тебя репутация крутая. Мог замочить и «объект», и двух напарников, и восемь нападающих. Спецназ — одно слово, — с уважением добавил Семен.

— Не понимаю… Зачем?

— Надо срочно закрыть дело. И тут интересы команды, наехавшей на «объект», твоей охранной фирмы и ментов совпадают.

— Что ты так от них дистанцируешься. А ты разве — не мент?

— Я сам по себе. Вокруг — жизнь. А я сам по себе. Служу, бабки выколачивая — семье на прожитье.

— Урки, не было такого, не мстили потом?

— Нет. Во-первых, из тех, кто прошел мои «процедуры», мало кто с зоны возвращается. И потом, я ничего, кроме того, что мне положено, не делаю. За что обижаться?

— А тебе положено меня пытать?

— По негласной инструкции, к заключенным в ШИЗО, для усмирения, применяются меры устрашения, давления. Нейтрализации. Тут же тоже не ангелы сидят.