– А-ха-ха! – Галина начинает смеяться в голос. – Давай мы тебе фоторужье купим, как у Шарика в мультике, будешь на голубей с балкона охотиться. Ха-ха-ха!

Чувство юмора Галины – это особенная черта ее характера. Если бы однажды Сурену пришлось дать жене словесный портрет, то он бы отдельно подчеркнул ее способность легко, по щелчку пальцев, рассмеяться до слез. Внутри ее как будто срабатывает спусковой крючок, и она тут же до краев наполняется смехом и исторгает его из себя, пока тот не выйдет без остатка.

Так было всегда, даже тридцать лет назад, когда они только познакомились. Ее смех обезоруживал самодовольного городского модника, пытавшегося щеголять перед сельской девчонкой, гостившей у тетки. У него брюки клеш, волосы до плеч, пальцы за ремень, очки «авиаторы». Его манеры, которые одних смущали, других привлекали, Галиной либо игнорировались, либо вызывали легкий, звенящий смех. А ее улыбка! А глаза! Ее свежесть и воздушность без особых усилий подавили в нем волю к сопротивлению, и каждые выходные он мчался те самые ненавистные ныне сто километров, только в другую сторону – из Лермонтова в Кавказский.

Были разные стадии принятия ее смеха. В начале отношений он очаровывал звоном сладкоголосой сирены, влекущей броситься в омут с головой, лишь бы только коснуться спелых губ – источника лазоревой песни.

Потом, в первые годы после свадьбы, ее смех стал раздражать. Как тогда, на картофельном поле, когда она предложила ему залезть в мешок, чтобы все завидовали, какой богатый урожай они собрали. Он злился и грубил в ответ. Увы, но из-за его комплексов проливались девичьи слезы. Было такое. Было.

Потом наступила фаза смирения, когда Сурен стал видеть в смехе жены часть ее характера, относился с пониманием, но больше безразлично, хотя много раз отмечал, что и ее чувство юмора, и манера смеяться окружающими воспринимались радушно. Галина всегда была душой компании и едва ли не источником хорошего настроения на любом празднике. Тогда же к Сурену стало приходить понимание, что его отношение к юмору жены испорчено исключительно субъективным обстоятельством – кризисом супружеской жизни.

В последние годы ее смех вновь, как в самом начале, стал вызывать умиление. Наступила фаза принятия, которое касалось не только деталей характера жены, но и себя со всеми своими недостатками, своего места в жизни, упущенных возможностей и, наверно, даже предсказуемого будущего.

Сейчас, глядя на смеющуюся жену, поддевшую его сравнением с Шариком, он и сердит, и нежен, но чем дальше, тем больше нежен, поэтому вскоре не выдерживает, встает и обнимает ее сзади, и целует в шею. Она отталкивает локтем («Перестань») и продолжает смеяться. Он делает вторую попытку. Прижимает силой, целует в шею и волосы, но вновь уступает ее слабой попытке освободиться. Возвращается на стул, закидывает ногу на ногу, хватается за кружку. А Галина уже выдохлась, успокоилась, стучит посудой, шумит водой. Через некоторое время оглядывается на него, ждущего внимания, машет головой, мол, насмешил так насмешил.

Но Сурен возвращается к разговору. Шутки шутками, но решение о походе принято, поэтому он старается говорить максимально спокойным голосом. Она перебивает:

– Сурик, – так называют его близкие, – ну какая охота?! Я тебя умоляю. Чтобы ты пошел куда-то с ночевкой, этого просто не может быть.

– Да почему нет?! – восклицает он.

И дальше разговор поворачивает в неприятную для него сторону: Галина готова спорить, что дальше слов эта затея не пойдет, потому что он «слишком трудный на подъем».

– Я против, что ли? Ради бога – иди, – говорит она, вытирая руки о полотенце.

Сурен предпринимает очередную попытку объяснить суть своей идеи, цель похода, план, но какие могут быть аргументы против ее «посмотрим». Она складывает полотенце, вешает его на ручку духовки и уходит в ванную. Разговор обрывается едва ли не на полуслове.

Задела самолюбие. Посмотрим? Посмотрим!

Сурен убирает кружку в раковину и перемещается в коридор на кресло – его традиционное место проводов жены на работу. Упрек в том, что он трудный на подъем, из уст жены звучит не в первый раз. Самое неприятное, что все прошлые разы она оказывалась права…

«Чертова колея рутины так глубока, что выбраться из нее непросто, но в этот раз все будет по-другому. Пойду на принцип. Не дам ей повода так ухмыляться впредь».

Сидит в кресле, неосознанно кусает усы, помогая фалангой пальца прижимать волоски к губе – всегда так делает, когда нервничает. Время от времени волос отрывается, и тогда он сдувает его в пустоту.

Вскоре Галина выходит из ванной и направляется к шкафу. Снимает фартук и вешает его на крючок. Надевает медицинский халат и застегивает его на пуговицы, поглядывая на себя в зеркало. Пальцы быстро бегут сверху вниз, совершая манипуляции без единой осечки.