Он приехал к своему бывшему боевому товарищу в то время, когда тот одевался. Стоило Гордмору взглянуть на Алистера, как он тут же отослал из комнаты слугу, и, когда они остались одни, друг пересказал свой утренний разговор с отцом.

В отличие от большинства аристократов виконт отлично умел одеваться без помощи слуги, и в данный момент стоял перед зеркалом и завязывал галстук. Поскольку этот процесс включал не только завязывание узла, но и безупречно точное распределение складочек, на это уходило с полдюжины накрахмаленных полос тончайшего батиста, прежде чем удавалось достичь совершенства.

Алистер стоял у окна в гардеробной и наблюдал за этим процессом, хотя после утреннего разговора с отцом процесс завязывания галстука несколько утратил для него свою привлекательность.

– Твой отец для меня загадка, – заметил Гордмор.

– Он велит мне жениться на богатой наследнице. Представляешь? И это после катастрофы с Джудит!

Гордмор еще тогда сказал Алистеру, что единственный ребенок в семье не знает, что такое делить любовь и внимание родителей с братьями и сестрами, и бывает, как правило, эгоистичен и своеволен, а сейчас предположил, что должна же в Англии найтись хотя бы одна не слишком уродливая и не сварливая наследница.

– У меня и в мыслях нет жениться раньше лет сорока пяти – пятидесяти, – заявил Алистер. – Иначе это будет еще одна трагическая ошибка.

– Тебе просто не везло с женщинами, – возразил Гордмор.

– Нет, это фатальная черта характера, – покачал головой Алистер. – Я слишком легко влюбляюсь, причем всегда как мальчишка, а потом одна неприятность следует за другой. Почему бы моему папаше самому не выбрать для меня жену? Он наверняка разбирается в этом лучше.

И все же Алистер знал, что это будет его мучить. Он своей невесте не принесет ничего, и жить в финансовой зависимости от отца довольно трудно, но зависеть от жены, быть обязанным ее семье… При мысли о такой перспективе у него дрожь пробегала по телу. Он знал, что в других семьях младшие сыновья женятся на деньгах, и никто их не осуждает за это: так принято, но ему гордость не позволяла с этим смириться.

– Уж лучше бы он оставил меня в армии, – проворчал Алистер.

– Возможно, как и не он один, твой отец считает, что ты израсходовал отпущенную тебе долю везения на поле боя. Откровенно говоря, меня это радует.

Видимо, Алистер был не раз на волосок от смерти. Говорят, что враги убили под ним трех коней, что его рубили саблями и кололи пиками. По нему проскакали кавалеристы союзников, двое его раненых товарищей умерли на нем, его обобрали мародеры. Его приняли за мертвого, и он долгое время валялся в вонючем месиве под трупами. Когда Гордмор нашел его, Алистер и сам был почти трупом.

Правда, он этого не помнил, а лишь делал вид, что помнит. Из отдельных обрывочных воспоминаний других людей он составил общую картину, хотя не был уверен, что она соответствует действительности. Возможно, многое сильно преувеличено. Гордмор наверняка знал или хотя бы догадывался, что с головой у Алистера не все в порядке, но они никогда об этом не говорили.

– Отец мог бы позволить мне продолжать служить королю и отечеству, – сказал Алистер. – Тогда хотя бы не жаловался, что я веду праздный образ жизни.

– Но джентльмен и должен вести праздную жизнь.

– Только не я, – возразил Алистер. – К первому мая мне нужно найти способ самостоятельно содержать себя.

– Полгода, – пробормотал Гордмор. – У тебя еще полно времени.

– Надеюсь, что успею. Если к тому времени я не найду занятие, придется жениться на богатой наследнице. Если же не сделаю ни того ни другого, пострадают мои младшие братья – таково последнее слово лорда Харгейта.

После смерти отца графство и все прочие титулы, почести и привилегии наряду с большей частью семейной собственности отойдут Бенедикту, старшему брату Алистера. Как правило, права распоряжения крупной земельной собственностью распределяются именно таким образом, что позволяет не дробить их в течение многих поколений, но к старшему сыну перейдет и обязанность содержать младших сыновей. Чтобы оградить Бенедикта от этого бремени, его светлость приобрел кое-какую земельную собственность, которую предполагал презентовать в качестве подарка по случаю вступления в брак одного из сыновей.

Сегодня он пригрозил продать часть собственности, предназначавшейся одному или обоим младшим братьям, чтобы на вырученные деньги приобрести пожизненную ренту для Алистера, если он в указанные сроки не найдет себе средства к существованию или жену с богатым приданым.

– Уму непостижимо! Только твой отец мог придумать нечто подобное, – возмутился Гордмор. – Мне кажется, судя по коварству, в нем есть что-то восточное.

– Ты имеешь в виду макиавеллиевское? – уточнил Алистер.

– Наверное, нелегко жить, когда у одного из родителей такой сильный характер, – заметил Гордмор. – Однако не могу не восхититься им. Он блестящий политик. Об этом все в парламенте знают и трепещут перед ним. Ты не можешь не признать, что его стратегия превосходна. Он нанес точный удар в твое самое слабое место: использовал твое нежное отношение к двум неотесанным верзилам, которых ты считаешь младшими братьями.

– Слабые места не имеют к этому никакого отношения, – возразил Алистер. – Хоть братья мне и досаждают, но я не могу допустить, чтобы их из-за меня обобрали.

– И все же ты должен признать, что отец заставил тебя нервничать, а это уже немало. Я помню, что когда хирург поставил тебя в известность, что придется отрезать ногу, ты сказал: «Какая жалость! Мы с ней так крепко привязаны друг к другу». Я стоял рядом и то плакал, то что-то бормотал, а ты, растоптанный почти до полусмерти, был хладнокровен, словно сам Железный герцог [1] .