«Вы знаете студентов, – говорит она. – Они ожидают от нас совершенства. Они не дают нам права на ошибку. Они думают, что они – центр вселенной, правда?»

«Не МОЕЙ вселенной», – отвечаю я.

«Это нормально, взять отпуск, – говорит она. – Если вам необходим отпуск, этого не нужно стыдиться».

«Не нужен мне отпуск, – Зубы клацают. – Значит, кто-то пожаловался? Один из моих студентов? Который именно? Мне нужны имена, даты рождения. Номера студенческих билетов. Физические особенности. Сексуальные истории».

«Мы знаем, у вас случилась трагедия, – говорит она, – но трагедии случаются со всеми нами. Иногда, я думаю… – начинает она, и я чувствую, что сейчас забьет фонтан мудрости, и в тот самый момент мне хочется загнать нож для открывания писем ей в ноздрю, чтобы остановить всю ту мудрость, что она сейчас выблюет мне на туфли.

«Иногда я думаю…» – говорит она.

«Поздравляю, – хочется сказать мне. – Никогда ты не подумала». Но я этого, естественно, не говорю, слушаю вежливо, с сияющим лицом, с чуть обвисшей грудью, все-таки мне тридцать, знаете ли, и грудь начинает, пусть чуть-чуть, но начинает обвисать, уже начала, еще до этого, но…

«Иногда я думаю, – продолжает она, и для нее это очень длинная мысли, – иногда я думаю, что Бог испытывает нас, чтобы посмотреть, как хорошо мы справляемся с нашей жизнью. Это проверка характера».

Я представляю себе, как Бог раздает заточенные карандаши и говорит, что мы обязательно должны написать на бирках свои имена.

«Вы не должны позволять случившемуся взять над вами верх», – заканчивает она. Я ощущаю запахи свежей земли, только что скошенной травы, леса.

«Я – хорошая учительница», – говорю я.

«Я в этом уверена, – отвечает миссис Офис и ее магические зубы. – Вы знаете материал. Вот только ваше ведение занятий…»

«Что?»

«Иногда…» – она ищет подходящее слово.

«Иногда что?»

«Ну, оно, возможно, немного… Ну, не знаю… Эксцентрично».

Я тут же изобразила полнейшее изумление. Обычно это срабатывает. Вот иона дала задний ход, как больная гиена.

«Ох, – говорит она глядя на часы с утонченностью носорога, уже шестой час, нам пора идти, так, мы же не хотим опаздывать на большую оргию, правда? Берегите себя, – говорит она. – Обычно все как-то устаканивается». – С этим она и выпроваживает меня из кабинета, как заботливая мамаша, укладывающая ребенка в постель. А потом, когда я уже ухожу, ей хватает духа спросить, нет ли у меня огонька. У меня есть огонек? Я огненосительница?

Видите, к чему я клоню? Отталкиваясь от этого очень наглядного примера, сможете вы со всей душой защищать идею, что другие люди имеют право на существования? Почему просто не убить их всех и покончить с этим? Потому что, потому что, потому что, потому что. Боль, видите ли, она сводит нас вместе, как коз.

Мы узнаем, что такое боль, исключительно на себе. Я не могу точно знать, о чем речь, когда вы рассказываете о собственной боли. Вы можете иметь в виду совсем не то, что я. Боль – это личное. Разделить боль невозможно. Не разделишь. Нечего тут делить. И никто не в праве говорить мне использую я слово «боль» в должном смысле или нет. Должный смысл – это МОЙ смысл. Ведь так? Кто еще может понять, что я подразумеваю под этим словом? Вы? Вы, насколько я знаю, возможно, даже не чувствуете боль. Возможно, ребенок, умирающий в огне, ничего не чувствует. Насколько я могу это знать, я, возможно, единственное существо, обладающее сознанием. Этот мир, короче, МОЙ мир.

Конец ознакомительного фрагмента.