Шрифт:
– Что-то я не уловил ритма, – говорю я.
Может тоже стоит улыбнуться?
– Давай ещё разок.
Дальше в нашем диалоге будут много звуков, и если вы не лишены воображения, то сможете уловить ритм и даже пританцовывать.
– Пам-пам-пам-пам, – начал дождик.
– Подожди, у тебя всё время получается «пам», – я музыку люблю, поэтому вдался в объяснения.
– Да. И что?
– Надо, чтобы второй удар менялся, например, «бам». Вот: пам-бам, пам-бам.
– Пам-бам, – повторил дождик за мной.
– Пам-бам, пам-бам, – повторил я и ещё раз повторил – пам-бам, пам-бам.
– Пам-бам, пам-бам.
– Ого, уже что-то есть!
– Что-то есть хотите?
– Нет, дождик, я не голоден. И я не про еду. Давай ещё разок.
–Пам-бам, пам-бам.
– Можешь усилить: пам-баам. И в зависимости от темпа ускоряться или замедляться.
– Пам-бам, пам-баам, – быстро повторил дождик, а потом медленней – пам, бам, пам-баам.
– Как-то так, – говорю я с видом тренера, который взялся за работу с юнцом, у которого кроме желания работать ничего пока нет.
– Ага, это интересно, – развеселился дождик.
– А потом можешь усовременить: пам-бам, пам-пам-бам.
– Пам-бам-бам, пам-пам-пам-бам, бам.
Дождик старается и у него получается.
Вот мы с ним памкали-бамкали. Он по оконному стеклу, по карнизу, а я по столу ручкой, по полу ножкой.
Понимаю, помешал мне дождик сочинить новый рассказ, но я ему не сказал об этом. Всё-так он культурный, а я не хотел к нему отнестись некультурно. Да и он быстро прошёл, а потом и мысли у меня тоже прошли. Так что сегодня без сочинений.
Поэт
Динь-дилинь!
Придётся ответить. Я отложил лист с пером, отодвинул чернильницу, взял трубку.
– Да-а, – говорю я, делая вид, что не выспался и чтобы меня не задерживали.
– Понимаю, я тоже сегодня плохо спал», – говорят мне.
Голос мужской, по тональности чувствуется, что мужчина с бородой.
– Здравствуйте, – продолжает мужчина с бородой. – Я поэт по фамилии…
Он называет фамилию, по которой понятно, что поэт известный, по крайней мере мне и моему городу.
– Я вот по какому вопросу: пишу, значит, поэму, пока предполагаю о любви.
– Любовь – это чудесно, – перебиваю я.
– Но может тема уйдёт в другое русло. Не могли бы вы подсказать рифму к слову «кефир»?
– Ага, такая, получается, любовь. А почему вы ко мне обратились? – с одной стороны мне приятно, что обратились, с другой стороны – мне свой рассказ писать надо, а с третьей: вдруг я украду идею и напишу роман о любви в молочном отделе местного магазина.
– По сарафанному радио, – отвечает поэт.
– Не знаю такой волны, – я почесал затылок.
– Какой волны? – поэт вроде тоже что-то почесал. – Вы про морскую волну? Я хоть и написал около тридцати стихотворений о море, сам, признаюсь, моря не видел, только на фотообоях в гостях.
– Море… Какие мы с вами интересные собеседники, – делаю небольшой вывод.
– Да, потому что творческие.
– Творческие люди, – я лирично вздохнул.
– Потому что вы творческая личность, поэтому у вас и прошу помощи. Ночь просидел у окна, искусал шариковую ручку. Думал, что ночь и небо звёздное, и горящие окна в некоторых домах вдохновят меня, помогут родиться той заветной строке и появиться рифме, но, увы, как говорится, и ах!
– Кефир, значит, – начинаю протягивать руку помощи.
– Кефир. Все свои заготовки и черновики просмотрел, не за что зацепиться.
– Кефир сладкий или кислый? Может кефир-эфир, словно герой в прямом эфире делает признание.
– Просто, – поэт недоволен.
«Кефир-мефир», – произнёс я про себя, видите ли, ему кажется простой эта рифма.
– Кефир – твой мир, – произношу вслух, – словно признание на весь мир, чтобы каждый слышал и завидовал.
– Было, – говорит поэт.
– Было? – озадаченно спрашиваю.
– У другого поэта, более известного, чем я.
– Неужели есть такой. А причём тут вообще этот молочный продукт?
– Если вкратце, то лирический герой с утра, достав кефир из холодильника, увидел через окно прекрасную девушку.
– Тогда: «Я пью кефир» …
– Там по-другому строчка звучит.
– А может поменять «кефир» в падеже или в конец строки другое слово поставить? – делаю конструктивное предложение.
– Нельзя, нельзя. Другой известный поэт, более известный, чем я и тот поэт, про которого я говорил, тот на всю страну известен. И он писал, что только поэты-слабаки меняют форму слова, если не могут подобрать рифму.