– Благодарю, – сказал Нелюдь и свернул страдальцу шею, оборвав ненужную уже речь. Этот – ничего толком не знал и был бесполезен. Но Нелюдь уже верил. Не мог не поверить услышанному – враг не мог врать. Будь ты трижды герой, не восприимчивый к боли – не мог так наврать! Такое быстро – не придумать.

– Оставил бы тебя псам на растерзание, – сказал он трупу. – Да плохо, когда пес привыкает к человечине. Непорядок.

Из сарая он ушел вместе с телом.

5 глава. Клятые плоды победы.

– Испей, Лют, – хозяйка таверны протянула ему кружку медовухи. Холодной, явно из глубокого погреба. Людолов принял кружку и долго, с наслаждением пил малыми глоточками.

– Тела мы унесли во-двор, – она оглядывала суетящихся служек, торопливо замывающих следы бойни. – Но в той комнате наверху мыли уже все на три раза. Этот запах…

– Что – запах?

– Запах крови – кажется, он не выветрится оттуда никогда. Какой ужас, что творится, Господи…

– Где Василиса? – спросил он, допив сладкий напиток. Поймав недоумевающий взгляд пояснил: – Где девушка, что была со мной? С ней – все в порядке?

– Мы перенесли ее в другую комнату, но она не пришла в себя. Намучалась. Кто это были, людолов?

– Не знаю, кто, но точно не простые разбойники, – честно ответил тот, устало опустив плечи. Все тело теперь болело – каждая ссадина, каждая рана. Нужен был отдых как можно скорее, но он, все же добавил:

– Охотились на охотника, выходит. А вы – были лишь сладким дополнением к моей голове.

Хозяйка хотела еще что-то спросить, но он остановил ее мягким жестом.

– Я устал, милая. И трепаться у меня нет никаких сил – уж не обижайся. Нужно отдохнуть. Только гляну что с Василисой все хорошо – и упаду спать.

– Что-нибудь еще нужно будет? – хозяйка поджала губы – все же обиделась. «Баба есть баба» – смирился Нелюдь.

– Да, пожалуй… Мясо. Много мяса завтра – жаренного, варенного – не важно. Мяса и хлеба. И вот еще что…

Людолов снял с пояса мешочек и высыпал на порубанный стол содержимое – кольца, цепочки, обрезки – серебро и золото.

– Это всем выжившим, – глухо пояснил он. – Разделите по равным долям каждому. Каждому!

– Это очень много, людолов, – сопротивление огромной женщине было явно неискренним, потому он просто махнул рукой и отвернулся.

– Считай это вирой. А запах, – он остановился в раздумье. – Этот запах крови врагов. Считай это запахом победы и жизни – пусть он тебе будет долго напоминать то, что ты жива, и можешь радоваться жизни. А они – больше никогда не смогут – и то был их выбор… Про мясо – не забудь!

– Велю зарезать гуся на завтра, – кивнула хозяйка и направилась к столу с «вирой».

Глядя удаляющемуся людолову вслед и, поймав на себе взгляд хозяйки таверны, отец Евстафий мелко закивав головой на ее немой вопрос, сказал:

– Пути господни – неисповедимы. В милости своей Христос послал нам… Спасение. Но спасителя для нас он выбрал самого отвратительного из всех возможных.

Василиса лежала под бараньей шкурой с закрытыми глазами, но он еще издали услышал ее неравномерное, прерывистое дыхание. Слегка приподняв ее, аккуратно, чтобы не навредить он потряс ее за плечи, позвав по имени. Реакции не последовало, и девушка не пришла в чувства. Тогда, расстегнув пояс, он пряжкой ремня слегка уколол ее в руку – она подскочила с воплем, наверняка перепугавшим и без того нервных сейчас постояльцев. Не разобрав ничего в темноте, она тут же попыталась бежать, но он легко поймал ее, без звука выдержав град ударов кулаками, куда попало от нее, и новые вопли. В конце концов, если учесть все, за сегодня, его так нежно еще никто не бил.

– Василиса. Васса! Да очнись ты! – он встряхнул ее сильнее. – Все! Все закончилось – все. Никто тебе не угрожает. Все. Прекрати! Я тебе не наврежу. Тебе никто не навредит. Все закончилось.

Она словно не слышала – сильные чужие руки держали крепко. Василиса билась, царапалась, кусалась – ей говорили что-то успокаивающее, она не могла разобрать что именно, но далеко не сразу до нее дошло кто перед ней.

От людолова пахло кровью, псиной, костром и дымом, и она, сама не понимая, что делает, крепко прильнула к нему, вдохнув полной грудью эту ядреную смесь ароматов. Нет и не было ничего слаще этого аромата – аромата жизни. Пусть и с ядреным душком. Лют удивленно хрюкнул, замерев, но, не отстраняясь, а она жадно вжалась, почти вгрызлась своими губами в его губы. Его вялые попытки сопротивляться быстро сошли на нет, под ее напором, и чудище великого князя киевского, вдруг, ответило на ее ласки с такой страстью и прирыком, что она, вконец потеряв голову, сама начала помогать ему и себе избавляться от одежды.

– Нет-нет-нет – нельзя! Потом жалеть будешь! – пытался еще он как-то все остановить, пытаясь взять над собой и ей контроль, но контроль неуловимо ускользал все дальше и дальше. Да что там – он ускользнул сразу же.

– Можно, – шепнула она.

– Моя княжна! Я ее…

– Я твоя княжна! Я буду хоть кем сейчас для тебя. Кем захочешь, – с жаром шептала она, прижимаясь к нему своим горячим, молодым обнаженным телом.

– Ты не хочешь меня. Ты просто…

– Ошибаешься! Очень хочу. Очень!