– И все согласны, чтобы я по-прежнему была с вами?

– Почти, – отозвался Матфей, он, как и Виктор, стоял чуть дальше остальных, скрестив на груди руки. – Но они свыкнутся с положением дел, если ты приложишь усилия. Но, если ты отказываешься, силком тебя никто не потащит.

На подобный расклад она не рассчитывала, даже помыслить не смела. Но как же она сможет смотреть им в глаза, как и прежде, после всего случившегося?

– Что скажешь? – перебил сумбурный поток мыслей Матфей. Юна, похоже, только вздохнула с облегчением, после того, как узнала о намерении в отношении бывшей куртизанки Астрогора.

– Я хочу этот шанс. Сгинуть я могу и позже. Спасибо.

– Оставь свою благодарность при себе, – грубо буркнул Виктор и отвернулся.

– Рад, что благоразумие ещё на твоей стороне, – приободрил голос Эрика. – У нас несколько свободных часов, кто как, а я хочу провести их во дворе. Уж больно там тюльпаны хороши, когда ещё доведётся на такую красу полюбоваться.

***

Уже два дня Револьд Астрогор пребывал в странном состоянии. Его попеременно охватывали беспокойство и одержимость, под влиянием коих он слонялся по особняку, стоявшему на скалистом берегу южной оконечности Орангека, или частенько выскакивал на выцветший серый мрамор низких ступеней подъездной лестницы. Оттуда его взор упирался в крепкие стволы вязов, бессистемно разросшихся по всему периметру двора вокруг дома. Рука не поднималась их спилить, как только вспоминалось желание той, из прошлой жизни, о доме на берегу моря в окружении высоких вязов. Вид неаккуратных, заслонявших небо ветвей тут же вводил Астрогора в ступор и суровую задумчивость. Те немногие подчинённые, которым дозволялось по службе проживать в голубых стенах особняка (да-да, они имели небесный оттенок, как глаза той, что давным-давно грезила о жизни в этих краях), в подобные моменты оцепенения босса предпочитали держаться в сторонке и где-нибудь подальше. Хоть и заслужил почтение он своей братии во всех слоях, уж больно крут и непредсказуем был нрав главаря вурдалаков, справедливого, но порой скорого на расправу.

Одна Зиновия Руссу не страшилась резких перемен влиятельного любовника, сохраняя присущие ей одной хладнокровие и безразличие к происходящему. Мельхом, неразлучный с нею Белый волк, не казался столь хладнокровным подле хозяйки, но подчиняясь её воле, сдерживал нередко подступавший к горлу гневный рык. Вот и под вечер второго дня, как сбежали мальчишка с рыжеволосой куртизанкой, оба союзника находились в Зеркальном Зале, терпя скорые вспышки гнева господина и не менее быстрые смены на угрюмую тягость молчания.

– Так почему же ты не отправил сразу вдогонку за ним людей? – спокойное лицо Зиновии, бледное, молочного оттенка, не выражало упрёка или суровости, но в тоне голоса промелькнул намёк на насмешку. Тонкий, молниеносный, как ветерок после штиля. – Был след, его бы настигли и доставили обратно. Или ты передумал?

Конечно же, нет! Но Зиновия права: что встало между всеслухом и им, Револьдом, что затормозило его действия?

– Ничего подобного, – сухо ответил он, раздражаясь простой и ясной истине.

Вновь и вновь разглядывал он отражение Снежной Принцессы, как сам величал Зиновию, зеркала услужливо размножили облик нынешней фаворитки, предоставив мужчине изучать прекрасную, но ледяную наружность во всех аспектах и под доступными углами. И как обычно Астрогор не удержался от сравнения, ставя на чаши весов любовниц, бывшую и нынешнюю.

Огонь и лёд. Затёртое, примитивное поэтическое сравнение. Луя – он по привычке назвал её уменьшительным именем и тут же поморщился – огненная бунтарка, но когда необходимо – покладистая, шёлковая, любвеобильная гетера, что шла ради него на всё. Теперь-то уж никуда и ни на что не пойдёт.

Зиновия – снежная макушка вулкана. По крайней мере, таковой она ему казалась. Покорная, прохладно-ласковая, предсказуемая в определённых пределах. Разве не таким бывает спящий вулкан? Револьду импонировали холодность и странная отчуждённость любовницы – излишняя пылкость ему ни к чему, особенно, когда он уже так близок к свершению долгожданной мести. Опять же, наверное, всё дело в охоте за чувствами дамы: интерес, как и огонь, необходимо постоянно сохранять, подкармливая его сучьями надежды и обещания. Рыжая того не понимала, хоть прекрасно владела наукой обольщения, она горела страстью и выплёскивала ту на его рубцеватое сердце, словно хотела обуглить до черноты. Беловласка, в чьих глазах лёд не плавился, но губы услужливо, правда, с некоторым вызовом дарили скупые улыбки, остужала его страсть, не гася его целиком: ровно столько, сколько необходимо, чтобы держать на коротком поводке.

И подход, и взгляд у обеих совершенно иной. Зиновии плевать, что и как он творил с людьми и их союзниками, какими средствами не брезговал марать перепачканную до черноты душу. Она не поощряла, но и не вменяла ему в вину. Но кареглазая Луция, иное дело. Та робким шёпотом, иль гневным вскриком билась в его голове, она – только теперь до него дошло – боролась за его душу, тщетно силясь очистить своими белыми пальчиками толстенный слой копоти. И тем злила его, бесила до белого каления, до слёз, которые он оставил снам. Именно слёз он не мог простить.

Теперь всё проще. Жаль рыжую, столько дел ещё могла натворить. Он даже согласился бы на её уход к тщедушным мальчишкам, пусть так, лишь бы была жива и не путалась под ногами. Молодые должны жить, а не лежать в земле. Но ей удалось-таки его взбесить окончательно. Проклятие снять невозможно, а раз так…, что уж тут говорить.

– Это из-за неё? – ровный голосок Зиновии выдернул его из мыслей. Револьд поёжился: никому неприятно, когда кто-то дознаётся до сокровенности помыслов. – Ты ещё к ней что-то испытываешь.