В следующие два дня Мосс и Питерсон были вынуждены посещать судебные заседания, давая показания по делу о вооруженном преступнике, открывшем стрельбу в одном из супермаркетов Сиднэма. Поскольку Марко Фросту было предъявлено обвинение в убийстве, многих из следственной группы перебросили на другие дела. Эрика пребывала в подвешенном состоянии, ожидая, когда ее вызовут на дисциплинарную комиссию. А потом утром ей позвонил Марш.

— Вы с Мосс нанесли визит Линде Дуглас-Браун и Джайлзу Осборну? — начал он.

— Да, сэр.

— Мне поступили жалобы от обоих, а сэр Саймон пригрозил, что подаст официальную жалобу.

Значит, на их звонки вы отвечаете, а на мои — нет? — хотела съязвить Эрика, но вовремя прикусила губу.

— Сэр, я ходила с Мосс в качестве консультанта. В обоих случаях меня не попросили предъявить удостоверение.

— Ладно, хватит, Эрика.

— Сэр, вы в курсе, что мы нашли второй мобильный телефон Андреа?

— Да. Мосс представила отчет.

— И?

— И вы утаили вещественное доказательство. Ту записку, что получили.

— Но эта записка, сэр…

— Записку мог прислать кто угодно. Вспомните хотя бы своих коллег из Манчестера. Вас там до сих пор поминают недобрым словом… — Марш резко замолчал. — Извините. Зря я это сказал… Эрика, выкиньте вы все это из головы.

— Что? Сэр, вы видели фотографии?

— Да, я видел фотографии. И очень внимательно ознакомился с отчетом Мосс. Хотя, читая его, слышал ваш голос. Все равно это ничего не доказывает. У вас нет оснований предполагать, что этот… человек, кто бы он ни был, причастен к гибели Андреа или Айви.

— Или Татьяны, или Каролины, или Мирки?

— Вы преуспели лишь в одном — разозлили массу народа и, фигурально выражаясь, загадили память Андреа Дуглас-Браун.

— Сэр, не я же ее фотографировала…

— Она снимала на свой тайный телефон, во имя всего святого! У каждого есть секреты.

— Полагаю, у нас с вами неофициальный разговор?

— Да, Эрика, неофициальный. И, смею напомнить, вы теперь неофициальное лицо. Вас отстранили от должности. Так что проявите благоразумие. Радуйтесь, что вам платят полную зарплату. Мне известно из достоверных источников, что, если вы не будете высовываться и болтать лишнего, в следующем месяце в должности вас восстановят.

— Не высовываться? До каких пор? Пока Марко Фроста не осудят за преступление, которое он не совершал?

— Вам приказано…

— От кого исходит приказ? — перебила она его. — От вас? Или от помощника комиссара Оукли? Или от сэра Саймона Дуглас-Брауна?

Марш пару секунд помолчал.

— Завтра похороны Андреа Дуглас-Браун. На церемонии я видеть вас не желаю. И не желаю слышать, что вы суете свой нос куда не следует. А когда это закончится, и если вы будете восстановлены в должности, я позабочусь о том, чтобы вас перевели в какое-нибудь отделение за тридевять земель отсюда. Я ясно выразился?

— Более чем, сэр.

Марш повесил трубку. Эрика снова опустилась на диван. Она кипела от гнева. Проклинала Марша, потом себя. Неужели она ошибается? Неужели на этот раз чутье ее подвело?

Нет. Не подвело.

Она выкурила сигарету, затем стала подбирать подходящий наряд для похорон.

Эрика проснулась до рассвета и, потягивая кофе, сидела и курила у окна. Впереди ее ждал день, полный препятствий, которые ей предстояло обойти как можно аккуратнее. Она приняла душ и, когда в начале девятого вышла из ванной, небо все еще было серо-синим. «Ужасно, что приходится хоронить таких молодых, — думала она. — Может, потому и день не хочет начинаться — выражает свой протест».

Перерыв свой чемодан в поисках наряда, в котором можно было бы пойти на похороны Андреа, Эрика пришла к выводу, что у нее почти все туалеты траурные — выбирай любой. На дне лежало элегантное черное платье, которое она надевала более года назад на рождественский вечер, организованный для сотрудников управлением полиции Манчестера. Она хорошо помнила тот вечер и его преддверие — томные послеполуденные часы, когда они с Марком предавались любви. Потом он сделал ей горячую ванну, налив в воду, от которой поднимался пар, ее любимое сандаловое масло. Пока она лежала в ванне, Марк сидел рядом на бортике, и они болтали, пили вино. Когда пришло время надевать платье, Эрике показалось, что оно слишком плотно ее облегает. Она расстроилась, сетуя на то, что растолстела. А Марк обнял ее за талию, привлек к себе и сказал, что она — само совершенство. А на вечере ее распирала гордость оттого, что рядом с ней такой мужчина, особенный, который дарит ее теплом своей любви.

Теперь, надев на себя это платье перед крошечным зеркалом в голой сырой спальне, она увидела, что оно висит на ее худосочной фигуре. Эрика закрыла глаза, пытаясь вообразить, что Марк рядом с ней, притягивает ее к себе, обнимает. Тщетно. Она была одна. Эрика смотрела на свое отражение.

— Без тебя ничего у меня не складывается. Жизнь… И вообще… — промолвила она. А потом в голове зазвучал голос Марка: «Слезай с креста, нужны дрова». Эту фразу он всегда повторял, когда считал, что она слишком драматизирует ситуацию.