– Рыжий осветитель повел плечом, подвигал небритой челюстью:

– Палыч, а, может, того, ну её на фиг, пусть стоит себе. Как-то оно, покойников таскать...

– Да ты что, Леша, покойников боишься? Не бойся, не укусит, а и укусит, так несильно. Видел, какая тощая?

– А вдруг укусит? За палец. Или ухо схряпает. Куда потом?
– рыжий принял шутку.

– А ты варежки надень брезентовые, капюшон накинь и цепляй её под микитки.

* * *

Машка заверещала. Зачем, мол, мертвеца к костру тащат, она теперь спать не будет. Но Евтимов похлопал её по гладко обтянутому джинсами заду, успокоил, что обеспечит ей здоровый трудовой сон. После чего, осмелев, она приблизилась к полиэтиленовому свертку. Пленку развернули. При дневном свете мумия выглядела куда эффектней, хотя Машка фыркнула: "Фу, гадость", и убежала прочь. Администратор вообще не показывался. Евтимов щепочкой поскреб шершавую корку глины, покрывавшую кожаные одежды.

Нормально, мужики, очистить можно. Кстати, глаза у неё были совсем закрыты?

Да вроде бы...
– рыжий Леха наклонился, чтоб лучше рассмотреть.

Они помнили, что шары на дне глазниц полностью затягивала коричневая плотная кожица в мелких морщинках. Но теперь каждый ясно видел узкие матово-желтые серпики между нижним веком и верхним, чуть сползшим в подбровье.

– А-а, - Евтимов, кажется, сообразил, в чем тут дело.
– Здесь же, наверху, теплей и суше, а кожа, она и в Африке кожа, - подсохла, стягивать её начало, коробить... Вон ухмылка какая пошла, и зубы разжались...

Рыжий Леха промокнул рабочей рукавицей шмыгающий нос, видать, простыл в пещере, и пробурчал:

– Что-то мне это не нравится. На фиг мы её приволокли?..

* * *

Киногруппа устроила праздник, то есть в ужин пила водку у костра. В сельпо ходил администратор. Сейчас, выпив никак не меньше двухсот грамм, он был пьян, смел, преисполнен чувства собственного достоинства и творческой значительности. Его пьяная разговорчивость всем порядком успела надоесть.

Рыжий Леха принял четыреста. Он почему-то всегда обгонял компанию, даже не будучи допущен к самостоятельному разливу. Зато в основном молчал. Так как в лексиконе его, по причине алкоголя, сохранялось всего три слова: "Ну, это, того".

Окутанная полиэтиленом вогулка лежала в сторонке, похожая на маленький парничок. Багровые отблески костра вспыхивали на гладкой пленке, делая её непрозрачной, и не позволяли разглядеть, что находится внутри продолговатого свертка. На него оглядывались, но за весь вечер никто ещё и слова не промолвил о жутковатой находке. Все ощущали неясный внутренний запрет. Первым нарушил табу осветитель. Леха долго морщил лоб, собирая в кучу расползающиеся пьяные мысли и вспоминая дополнительные слова.

– Ну... эт-то... того... зря приволокли.

Евтимов, выпивши, раздражался легко, вот и на сей раз сгрубил, посоветовал заткнуться. Но Леха не понял и засмеялся, как над анекдотом. Ассистент понял, но, слыша смех, решил поддержать веселье и нетрезво пошутил:

– О, кажется, когтями скребет.

Машка, чуть не свалившись с бревна, на котором расположила свое обширное тело, округлила толстые губки и жеманно процедила низким голосом:

– Ф-фю, гадость какая.

Евтимов включился в игру, ему захотелось подразнить свою экспедиционную подругу:

– Да, когти, как у ястреба, кривые острые. Если цапнет, несладко покажется.

Он пошевелил пальцами, изображая цапанье, в направлении Машки. Она обиделась, встала, опрокинула стакан, шумно, как лошадь, фыркая, влезла в палатку, принялась изнутри зашнуровывать вход. Евтимов весело крикнул:

– Мария, оставь хоть щелку понизу. Каяться приползу!

В ответ высунулся упитанный кукиш. Потом был пропихнут наружу евтимовский спальник, а вход тщательно проплетен до конца и опломбирован узлом.

Рыжий, закинув ещё сотку, ковырнул консерву и, напрягаясь, выговорил малыми порциями:

– Это... того... ну... шевелится.

Действительно, полиэтилен местами бугрился и опадал, словно изнутри шарили руками, пытаясь продраться на волю. Все глядели с нелепыми ухмылками, помалкивая, механически затягиваясь табачным дымом. Не терявший самообладания Евтимов и тут сделал доступный ему вывод:

– Звереныш какой-то забрался и лазит там.

Он вытащил из груды сушняка подходящий сучок, швырнул в шелестящий сверток.

– Кыш отсюда, зараза!

Но только явственней сделалось глухое шебаршание. И тогда все четверо, не сговариваясь, встали и пошли, прихватив в руку что подвернулось - палки, пустые бутылки. Ассистент светил длинным круглым фонариком, круг света слегка поплясывал.

Через несколько шагов тепло, свет и живое потрескивание огня остались позади. Тьма обволакивала промозглым болотным холодом, клубилась перед глазами морозным паром, слетающим с губ. Ветер завозился в голых ветвях, протяжно заскрипела старая сосна, и от этого тоскливого звука озноб пробежал по спинам.