Магия — это хорошо, но когда руками делать что-то умеешь да голова на месте, то с любой бедой справиться можно.
Гусыня злобно шипела, щипалась, наскакивала то с одной, то с другой стороны и больно била крыльями, но Манир лениво отмахивался и собирал в сумку яйца, что были в гнезде.
Лишившись гнезда, гусыня быстро успокоилась. Теперь ей предстояло нести новые яйца, а тут уже не до драки.
— Смотри, — сказал Манир, — будешь себя плохо вести, я в следующий раз не яйца, а тебя съем.
Дома Манир разжёг огонь, пожарил яичницу из пяти яиц. Малость не рассчитал: гусиные яйца крупные, пять штук так просто не слопаешь, однако, управился и с пятком. Потом пошёл к соседям, выяснять, что у них случилось.
Манир жил в особом посёлке, но считался там инаким. Жители посёлка все до единого были колдунами. Одни посильнее, другие так себе, подколдовки, но всё же колдовать умели все. А Манир, как ни старался, сколько ни тужился, ничегошеньки наколдовать не мог. С какой стороны ни посмотри, всюду самый обычный человек. То есть, обычный для города или любой деревни, но для этого посёлка — инакий.
В остальном Манир был нормальным человеком. Руки у него были воткнуты нужным концом, и голова не пустая. Всё мог, всё умел, только колдовать не получалось. Например, Тяк был мастер драться на дубинках. С людьми он не сражался, разве что какие разбойнички неосторожно пытались его обчистить посреди дороги, но каждую осень Тяк отправлялся в лес и насмерть забивал лося или медведя. Тушу притаскивали в село, разделывали (для этого были свои умельцы) а мясо делили между всеми жителями. Конечно, многие могли наколдовать целый оковалок, но живое мясо куда ароматней. Своя доля убоины доставалась и Маниру, что же ему, голодом сидеть?
Склай был кузнецом, и никому в голову не приходило спросить, где он берёт железо и медь, и как чудесит с ними, что получаются такие удивительные вещи.
Матева выводила клопов и тараканов, так что они и в послебудущие годы не появлялись.
Каждый мужчина и всякая женщина в селе обладали особым полезным свойством. У одних это свойство было на виду, у других оказывалось чуть заметным, словно и нет его, но в нужную минуту оно проявлялось, и всё выколдовывалось, как следует.
Один Манир был неспособен ни к каким чудесам. Человек — и человек, в дальних деревнях такие же живут.
Манира на произвол судьбы не бросали, всё-таки, свой. Просыпаясь, он частенько находил на столе еду, которой от своих избытков поделился кто-то из соседей. А чего жалеть наколдованного? Ракма так и вовсе любую скатерку могла в самобранку обратить; по праздникам чуть не пол села у неё за столом собиралось.
Случалось, про Манира забывали, есть было нечего. Тогда Манир, не желая лишний раз напоминать о себе, собирался и шёл в чащу. Разорял птичьи гнёзда или набирал лукошко ароматных весенних опят. Варил грибной супчик, которым угощал забывчивых соседей. Такой похлёбки и у Ракмы на самобранке не бывало.
Так что жилось Маниру неплохо, из дальних деревень людишки завидовали. Но на этот раз, видать, что-то случилось, забыли про Манира прочно, третий день голодом сидел. То есть, не совсем голодал, полтора десятка гусиных яиц утробу насытят, но одними яйцами питаться скучновато.
Пяток яиц Манир сварил вкрутую, парочку оставил про запас и пошёл к соседям.
Грессий был мастером цветных огней, по праздникам расцвечивал всё селение. Разумеется, и по мелочам мог придумать что-то для себя самого. Это все умеют, кроме Манира.
Грессий сидел, уставившись перед собой. Праздные руки сложены на коленях.
— Что с тобой случилось? — спросил Манир.
— Лучше не спрашивай, — тихо ответил Грессий.
У людей, не знающих чудодейства, такой ответ означает приглашение к долгому разговору. Но когда такое произносит колдун, значит, спрашивать не стоит.
Манир молча поклонился и пошёл дальше.
В доме Ракамы не пахло не только редкими яствами, но и вовсе съедобным. Сама искусница сидела тик в тик наподобие Грессия и тупо разглядывала пустой стол. Знаменитая самобранка, скомканная и едва ли не разодранная, свисала с края стола.
Манир подошёл, положил перед хозяюшкой варёное яичко.
— Спасибо, родненький. Только кого же я накормлю одним яйцом? У меня ничего не осталось, как есть ничего. Видишь сам, вместо скатёрки пустая тряпка.
— И что, так со всеми? Или у кого-то чудодейственной силы хоть чуток осталось?
— Чего не знаю, того не знаю. Говорят, Леван ногу сломал. Он же летать умел безо всяких крыльев. Ну и прыгнул, как привык, с высоты, а сила его не подхватила. Грязнулся оземь, ногу поломал, а лечить некому. Конечно, лубок кое-как наложили, а чтобы заговорить перелом, этого никто не может. Но хуже всего с неумёхами, у кого специального дара нет. Так ли, сяк ли, они от своих умений кормились, и сыты бывали. Теперь сидят рты разинув, как галчата в гнезде. Сколько народа ко мне приходило, думали, я их покормлю, а у меня самой — ни корки.
— Да… — протянул Манир. — Всё село грибами и рыбалкой не пропитать. Прямо хоть разбегайся в разные стороны. Но хоть кто-то знает, откуда несчастье свалилось?
— Знать — не знают, а догадываются многие. Каменную Дачу знаешь?
— Кто же её не знает? Скверное место.
— Кто там живёт, знаешь?
— Да разве там кто-то живёт? Я года четыре тому, ходил туда, поглядеть. Ни черта там нет любопытного. Камень — и камень. На дом не похоже, на пещеру — тем более. Кто в таких хоромах жить согласится? Там никто и не живёт, разве что летучие мыши, а больше никого нет.