Перенос сознания в советскую эпоху. Тут не будет изобретения айфона и кражи песен, не будет попыток изменить историю. Эта книга скорее дань ностальгии по временам когда деревья были большие, а люди, казалось, были немного лучше. По временам, когда мужчины были мужчинами, а женщины - женщинами. Когда не боялись отпускать детей гулять на улицу, когда дети росли с мечтой стать космонавтом или летчиком, инженером-конструктором или машинистом, а не миллиардером. И да, эта книга не претендует на историчность. Тут больше про эмоции.
Глава 1
Глава 1
— в чем сходство и различие между матом и диаматом?
— мат все знают, но притворяются, что не знают. Диамат никто не знает, но все притворяются, что знают. И то, и другое является мощным оружием в руках пролетариата.
Он открыл глаза. Некоторое время приходил в себя, вспоминая кто он и где находится. Прошептал себе под нос: — Виктор Борисович Полищук, двадцать пять лет, школьный тренер… или учитель… как это называется вообще…
За тонкой стенкой кто-то заворочался, заскрипела кровать, мужской голос глухо выругался, запищал радиоприемник, выводя знакомую мелодию. Где-то на кухне загремела посуда, зашумела вода.
— Тиип! Тииип! Тииип! С добрым утром! В эфире радиостанция «Маяк!» — бодро возвестил поставленный голос диктора за стеной.
— Да выключи ты этот чертов приемник! — возмутился мужской голос за стенкой, женский голос что-то ему ответил, тихо и неразборчиво. Где-то заплакал маленький ребенок.
— Данные всесоюзного центрального статистического управления СССР об итогах работы промышленности в мае тысяча девятьсот восемьдесят пятого года свидетельствуют о том, что рабочий класс страны достойно отметил двадцать седьмой съезд партии! — все так же бодро продолжил голос диктора: — индустрия в мае этого года увеличила общий объем производства промышленной продукции, сверх плана выпущено продукции на сотни миллионов рублей! Опережающими темпами развивались… — что именно развивалось опережающими темпами так и осталось тайной, потому что за стенкой что-то стукнуло, брякнуло и приемник заткнулся.
— Задолбали со своими надоями! — сказал мужской голос: — промышленность у них увеличилась.
Женский голос ответил, что надои — это сельское хозяйство, а стекловаты у них на стройке не хватает как из-за промышленности и что ему радоваться нужно, раз промышленность увеличилась. И что было бы хорошо, если бы у него не только промышленность увеличилась.
— Верочка, ну что ты начинаешь, в самом деле! — продолжил мужской голос: — перед людьми же неудобно…
— Да нас и не слышит никто… — убедительно доказывал женский голос: — давай разок, перед сменой. Демографию в стране тоже поднимать нужно. Двадцать седьмой съезд КПСС, как-никак… давай потихоньку… — за стеной что-то зашевелилось, зашебуршилось и упало, кто-то ойкнул.
— Доброе утро, соседи! — сказал Виктор Борисович Полищук, откидывая одеяло и садясь в постели: — рад что вы такие энергичные с самого утра. Как говорится, ранняя пташка клювик прочищает. Всегда думал, что это именно потому, что она уже успела с утра что-то перекусить.
За стеной насторожено замолчали. Ребенок продолжал плакать, на кухне продолжали греметь посудой. Он встал, натянул спортивные штаны и майку, почесал затылок, зевнул и вышел в коридор, взяв в руку зубную щетку, круглую баночку зубного порошка и повесив на сгиб руки вафельное полотенце, когда-то бывшее белым, а ныне имевшего все оттенки серого. Весело насвистывая мелодию — он вставил ноги в тапочки модели «Ни шагу назад!» и открыл дверь в коридор. Коридор встретил его запахами и звуками, пахло кислой капустой, мокрыми простынями, какими-то травами и чем-то не очень приятным.
— Доброе утро Леопольд Велемирович! — он поднял воображаемую шляпу при встрече с низеньким старичком, который приглаживал седые волосы перед зеркалом: — всегда поражался вашему умению вставать так рано. Вы же на пенсии, можете позволить себе полежать в кровати часок-другой, куда вам торопиться?
— А! Доброго утречка и вам Виктор Борисович! — наклоняет голову старичок: — да как тут не встать? Это возрастное, бессонница замучала, вот вскочил в пять утра и думаю, сходить к парикмахеру или потерпеть? Что думаете? — он поворачивается вокруг своей оси, демонстрируя свои седые волосы, торчащие в разные стороны: — а то на вахлака какого-то похож стал. А ведь в свое время я в Большом Театре работал! И не на простой должности!
— А мне нравится, — пожимает плечами Виктор Борисович, еще раз мысленно напомнив самому себе, что он — именно Виктор Борисович Полищук, двадцати пяти лет от роду, школьный тренер. Или учитель по физической культуре. А сейчас на дворе восемьдесят пятый год, июнь и по-хорошему у всех школьников каникулы, все разъехались по детским лагерям и к бабушкам в деревню, на море, на курорты и санатории. И большинство учителей тоже получили долгожданный отпуск и отправились по курортам и санаториям… кроме него. Потому что Виктор Борисович Полищук — самый молодой специалист в коллективе. Как там говорится? Не пьет, не курит, на Новый Год дежурит. Вот и тут — все отправились отдыхать, а он сейчас отправится в школу. На работу.
— У вас, Леопольд Велемирович с такой шевелюрой все шансы сойти за Альберта Эйнштейна. — говорит он: — так что рано еще к парикмахеру. Говорят что если играть роль смелого, то можно стать смелым. Если вы будете носить прическу как у Альберта Эйнштейна, чем черт не шутит — станете великим ученым. Откроете антигравитацию, фотонный парус и гиперболоид инженера Гарина.
— Не забудьте, что у нас с вами запланирован матч-реванш! — поднимает сухонький палец вверх старичок: — матч-реванш века! Прошлый раз вы все-таки отыгрались, но ваша гордыня вас и погубит!
— Запомню это. Постараюсь быть скромней. — он проходит мимо — в умывальную. Возле одной из раковин стоит по пояс голый мужчина и умывается холодной водой, фыркая как морж и разбрызгивая воду вокруг.
— Гоги Барамович! Доброе утро. — приветствует мужчину Виктор. Мужчина поднимает голову.
— Витя, я же тебя сто раз просил, давай не по отчеству, а? — задушевно просит мужчина, вытираясь полотенцем: — ведь сам подумай, я же только-только после института, да и ты тоже. Мы с тобой ровесники практически, а ты меня обижаешь. Вай, неужели я старый такой, а?