Шрифт:
— Вы совсем оправились, сенорита?
— Да, но если бы не вы, я была бы там… — Она вздрогнула и кивнула на мрачную воду. — Я вам очень благодарна.
— Вы говорите по-английски?
— Всего только два-три слова я знаю: «проклятие» и «виски», и еще несколько слов.
— Попросту говоря, самую необходимую часть нашего словаря?
Девушка была занята лентой и продолжала говорить:
— Я Бонита Вальдез. Я живу там вон, с матерью, она очень злая. — Она слегка кивнула головой к югу. — Отец умер или ушел от нас куда-то. Он был очень не хороший. Говорят, что он был разбойником, как Эль-Койот, только не таким могущественным и смелым.
— Эль-Койот? — спросил он.
— Да, он вне закона и скрывается где-то на границе. Вы же, наверно, слышали про него. У него целая шайка и никто не может его поймать, такой он ловкий. Ночью он в одном месте, а на заре совсем в другом. Он носит черную маску и ездит верхом на большой черной лошади стреляет… ах, замечательно стреляет! — Она восторженно замолчала.
— Как интересно, — пробормотал человек.
— Я купалась, когда приехал сенор, потом течением меня унесло, и я проснулась, когда сенор стоял возле меня, а я была раздета Это было очень плохо и мне стыдно.
Она надула красные губки, потом улыбнулась ему.
Она казалась ему очень желанной в эту минуту. Она улыбалась с самоуверенностью жизнерадостной юности.
Очень желанной… Человек смотрел на нее с откровенным восторгом, как коллекционер, отыскавший в пыльной лавченке драгоценную вазу. Ему она казалась прекраснее вазы. Потом он покачал головой. Жизнь в порыве вдохновения создала. это стройное тело и вдохнула в него пламя юности и способность любить. Но к чему все это? Чтобы со временем выйти замуж за грязного мексиканского крестьянина, наполнить мир такими же грязными мексиканцами и стать потом старой и безобразной…
Лошадь подняла голову и покосилась на разговаривавших. Девушка захлопала в ладоши:
— Ах, какая лошадь! И седло оправлено в серебро. Сколько оно должно было стоить!
Человек покачал головой.
— Оно стоило очень дешево. Нужно было всего несколько убедительных слов. Я приобрел эту лошадь сегодня на рассвете.
— Все-таки, — продолжала она, — вы должны быть очень богаты. Мой Педро говорит, что когда он будет богат, он подарит мне седло из серебра и золота. Это будет мое собственное седло. Но Педро очень бедный, он пасет овец дона Томаса Торрито, а по вечерам он приходит к нашей двери, играет на мандолине и поет.
— Я понимаю, — улыбнулся мужчина, вспоминая про незамысловатую любовь наивных, как дети, жителей пограничной полосы.
Она не поняла значения его слов.
— Педро говорит, — продолжала она, — что когда у него будет достаточно денег, чтобы купить свинью и двух овец, он попросит падре повенчать нас. Но это глупая болтовня, потому что я не люблю Педро.
Улыбка на губах человека исчезла. Он вопросительно взглянул на девушку и сказал:
— Простите меня, сенорита, я вас не понял.
Мужчина извинялся за свое ошибочное суждение, но внимание девушки было уже обращено на большой шрам, пересекавший его правую щеку.
— Какой смешной порез!
Он невольно провел рукой по щеке, потом отрывисто сказал:
— Да, очень забавный. Но где же эта деревня, в которой вы живете, сенорита? Вы говорили про дона Томаса Торрито, который живет там. Он толстый, смешной и важный человек?
— Да, он живет за деревней, в большой гациенде. Моя мать говорит, что он вызывает дьяволов и знает заговоры.
— Ваша почтенная мать без сомнения права. Но мне может быть понадобится попросить у него заговора.
Она широко раскрыла глаза, но он ничего не пояснил ей.
Спускался сумрак. Вспухшая река мрачно торопилась вперед. Зачарованные наступающей ночью, мужчина и девушка сидели молча. Потом девушка вскочила.
— Уже поздно! — Она торопливо перевязала черные волосы красной лентой. — Прощаться ли мне с большим сенором или мы еще встретимся?
Он медленно ответил, не отрывая глаз от лиловых далей пустыни:
— Мы еще встретимся.
Она убежала, махая ему на прощание.
Он провел рукой по глазам.
— Она — юность, — сказал он себе, — а юность сама себе оправдание, каков бы ни был конец. Она — юность, весна мира, мимолетное мгновение любви…