Сажусь в машину, ставлю коробку с десертом на пассажирское кресло и принимаюсь насверливать взором отверстие в экране телефона.

Казалось бы, что сложного в том, чтобы набрать номер мужа и обсудить с ним, как проведем сегодняшний вечер?

Неплохо бы отрепетировать то, что ему скажу.

«Привет, дорогой, не хочешь притвориться, будто у нас все хорошо, и мы не барахтаемся последние три года на грани развода? Не забыл, кстати, что сегодня день рождения нашей девочки? Я вот тортик купила. Отметим ее восемнадцатилетие, которое никогда не наступит?».

Сложно сказать, какой была наша жизнь в первый год после трагедии. Не помню, разговаривали ли мы. Все как в тумане. Это было похоже на блуждание среди бесконечности холодного, беззвучного космоса. Я и Матвей слетели со своих орбит и отдалились друг от друга на сотни тысяч световых лет. Благодаря семейной терапии этот брак до сих пор висит на волоске от разваливания. Но во мне не угасает надежда, что нам с мужем все-таки удастся сохранить отношения и, возможно, вновь завести ребенка… В последнее время мысли об этом преследуют меня едва ли не каждый день.

Я до смерти боюсь и неутолимо желаю.

— Алло.

Я вытаскиваю себя из размышлений, отряхиваюсь от летаргического оцепенения и поспешно соображаю речь для мужа. Через несколько секунд надобность в примитивной вводной части, звучащей как: «Привет, где ты сейчас находишься?» отпадает, поскольку я цепляюсь взором за проезжающий мимо автомобиль мужа, который он паркует рядом с входом в кондитерскую.

Тоже приехал за тортом?

Ксюше нравилась эта кондитерская, она часто заваливалась туда с подружками.

— Что-то случилось? — спрашивает Матвей.

— Ну… — мямлю я, наблюдая, как из его машины выходит девушка, затем открывается задняя дверь, и наружу выпрыгивает ребенок. Из-под розовой шапки с пампушками у девочки струятся длинные темные волосы, а лица ее матери (судя по тому, как она подбегает к ней и жмется к бедру) не видно. На вид взрослая пассажирка моего мужа миниатюрная и стройная, одета в серый пуховик. — Ты еще на работе?

— Только что вышел из компании, — говорит он, а сам покидает авто. — Слушай, машина согрелась. Я скоро буду дома.

— Ладно, — на автомате бормочу я.

Матвей отключается, а я прижимаю телефон к груди.

Почему он солгал?

Почему берет девчушку на руки?

Почему выглядит таким счастливым?

Мне следует заглушить двигатель, выйти из машины, окликнуть мужа и лишить его каких-либо шансов выйти из воды сухим, прижучив на месте.

Левая ладонь костенеет на руле, правая примерзает к пластиковой крышке телефона, а телефон срастается с ухом. Я не в силах отлепиться от него и тупо слушаю короткие гудки. Воздух не проталкивается, застревая в горле; внезапно начинают сокращаться гортанные мышцы, и затрудняется дыхание.

У него есть любовница?

Очевидно.

Чем это, по-твоему, еще может быть, Варя?

И девчушка, липнущая к Матвею, полагаю, не спроста так жмется. Как к отцу.

Шерлоковской дедукцией обладать не надо — ясно как божий день, что чужой ребенок и мой муж связаны родственной нитью.

С долгожданным глотком воздуха осознание этих вещей проходит через меня разрядом молнии и рассекает напополам. Когда я выбираюсь из скорлупы остолбенения, Матвея уже не видать.

Я не могу уехать, не высказав ему все, что думаю…

Почему он выбрал для посещения с другой женщиной и ребенком именно эту кондитерскую? Какое право он имел? Разве его душу не рвут воспоминания о том, как мы заезжали сюда, чтобы порадовать нашу доченьку ее любимым десертом? И почему сегодня? Он… они что-то отмечают? Почему Матвей не сказал мне раньше, что завел роман на стороне, который, судя по возрасту девочки, длится не первый год… Выходит, у них все началось, когда Ксюша еще была жива? Дышала, радовалась и смеялась, спорила с нами. Бесилась, потому что не понимала химию, грустила, когда болел наш старый кот Тимошка и в конце концов умер. Мы забрали его с улицы совсем крохой. Дочке тогда исполнилось три месяца. Они были лучшими друзьями. Когда она хворала, или плакала, Тимоша ни на шаг от нее не отходил.

С готовностью сказать мужу, какой он подлец, я толкаю наружу автомобильную дверь. Вдруг телефон, который по-прежнему стискиваю рукой, начинает вибрировать. Звонят из больницы.

— Варвара Васильевна, — раздается голос Любы, медсестры стационарного отделения. — Состояние Кирилла Никитина из четвертой палаты резко ухудшилось. Началась непрекращающаяся рвота и повысилась температура...

Кирилл. Шесть лет. Острый Т-клеточный лимфобластный лейкоз. Его родители тяжело решаются на предложение от нашей больницы о паллиативе.