Лёва не знает, когда это началось. Может быть, когда они подорвали ванную. Кажется, в двенадцать лет. Тогда Шева прочитал учебник по ядерной физике – дома такой лежал под ножкой стола (чтобы не шатался). Мягкий переплёт – удобно. Он прочитал две страницы, вдохновился и решил, что срочно необходимо соорудить бомбу. Сказал Лёве, что хочет быть как Роберт Оппенгеймер. - Это создатель атомной бомбы, - пояснил Шева, взахлёб пересказывая первую главу учебника. - Так он, наверное, умный был, - заметил Лёва. - А я чё? - А ты – тупой. Шева больно стукнул его кулаком в плечо, но верить в себя не перестал.
История Льва
Лёва и Шева [1-3]
Лёва не знает, когда это началось.
Может быть, когда они подорвали ванную. Кажется, в двенадцать лет.
Тогда Шева прочитал учебник по ядерной физике – дома такой лежал под ножкой стола (чтобы не шатался). Мягкий переплёт – удобно.
Он прочитал две страницы, вдохновился и решил, что срочно необходимо соорудить бомбу. Сказал Лёве, что хочет быть как Роберт Оппенгеймер.
– Это создатель атомной бомбы, - пояснил Шева, взахлёб пересказывая первую главу учебника.
– Так он, наверное, умный был, - заметил Лёва.
– А я чё?
– А ты – тупой.
Шева больно стукнул его кулаком в плечо, но верить в себя не перестал.
Через несколько дней он спустился к Лёве (Шева жил на четвертом этаже, а Лёва – на третьем), и с гордым видом протянул в руках коричневый баллончик. На баллончике надпись: «Полироль для мебели».
– Это что? – уточнил Лёва.
– Бомба.
– Это не бомба.
– Но, если бросить в огонь, будет бомба. Видишь, тут написано: «Взр… взыв…»
– Взрывоопасно.
– Ага.
– Но это не ты изобрёл.
Шева уязвлённо посмотрел на Лёву.
– Если кинуть в огонь, взорвётся, как бомба, - ответил он. – Нужно развести костёр.
Лёва, присев на одно колено, принялся натягивать синие кеды с тремя полосками по бокам. Шева удивился:
– Ты куда?
– На улицу, костёр разводить.
– Не, там баба Шура гоняет.
Лёва отбросил шнурки в стороны.
– Что тогда?
– Давай разведём костёр в ванне.
– Чего-о-о?
– В ванне, - повторил Шева с таким видом, будто это хорошая идея. – У тебя подходящая.
Когда человек заявляет, что хочет подорвать твою ванную комнату, а ты, зная, что вечером тебя за это убьют родители, разрешаешь – как это называется? Наверное, любовь.
Но Лёва ещё об этом не знал.
Ему хотелось порадовать Шеву. Почувствовать себя нужным. Сделать для него что-то значимое. Что поделать, если значимое для Шевы – это взрыв газового баллончика?
– Ладно, давай, - кивнул Лёва.
Костёр выложили на дне ванны: натаскали сухих веток со двора, между ними проложили куски бумаги. Хорошо, что ванна была старая, чугунная, с облезшим покрытием – Лёва надеялся, что это как-то скроет следы копоти и гари. Шева чиркнул спичкой, поджёг газетную вырезку с заголовком «Штурм в Белом доме» и пламя от неё передалось на соседние ветки. Они аккуратно опустили полироль в огонь и Шева, открыв рот от восторга, прильнул щекой к чугуну, в ожидании взрыва.
Лёва потянул его за руку:
– Пошли, пока башку не снесло.
– А чё, снесёт? – радостно уточнил Шева.
– Скорее всего.
Дверь в ванную оставили открытой, а за происходящим наблюдали с другого конца коридора – он был длинный и упирался в совмещенный санузел. Мальчики затаились за комодом с обувью и ждали, почти не дыша. Ничего не происходило. Минуту, другую, третью, пятую. Потом Шева не выдержал и поднялся на ноги.
– Чё так долго? – возмутился он, навострившись к ванной.
Лёва услышал, как что-то щёлкнуло. Раньше, чем он успел сообразить, что это за звук, он схватил Шеву за руку и дернул обратно, вынуждая сесть. Шева был мелкого роста, легкий как пушинка, и в два счёта подчинился этому действию, снова хлопаясь на колени рядом с Лёвой. Тогда и прогремел взрыв.
Лёва заметил, как баллончик подбросило к потолку, искры взметнулись вверх, резко окрашивая белую известковую штукатурку в черный. Ванна с жалобным стоном треснула на середине. Сизый разъедающий дым повалил в коридор, и Лёва хотел подняться, чтобы открыть окна, но обнаружил, что в порыве страха схватил Шеву и прижал к своей груди. Тот так и сидел, прислонив голову к Лёвиному плечу.
«Может, хрен с ними, с этими окнами?» – блаженно подумал Лёва.
Только когда Шева закашлялся он, опомнившись, мягко отстранился и пошёл по всем комнатам – распахивать рамы.
Два часа спустя, когда вернулись родители, когда мама кричала, что он уголовник, когда отец, в наказание, двенадцать раз («Двенадцать – это потому что тебе сейчас двенадцать») отстегал его по спине, Лёва думал: «Это того стоило». Те секунды, когда они сидели у комода, прижавшись друг к другу, стоили всего, что случилось после.
Так это и началось.
А продолжилось не очень хорошо.
Спустя два года, прислонившись плечом к стенке полуразрушенного флигеля, Лёва наблюдал, как Шева, с битой наперевес, несётся к нему через заросли пришкольного сада.