– Вы читали стенограммы военного совета? – спросил он Дерибаса, все так же глядя на Дерибаса своим тяжелым взглядом.

– Конечно, читал, товарищ Сталин.

– Товарищ Мезис , выступая на военном совете, подчеркнул, что Гамарник в своих поездках на Дальний Восток уединялся и о чем-то подолгу разговаривал с предателем и заговорщиком бывшим командующим Приморской группой войск Дальневосточной армии Путна. О чем они могли подолгу говорить? Товарищ Мезис назвал эти их уединения «темными делишками». Что вы можете на это сказать? Ваша агентура не обратила своего внимания на особую близость Гамарника с Путна, контрразведка Киевского и Белорусского военных округов долгое время не обращала на особые отношения Гамарника с с Якиром и Уборевичем, на все тайные связи, которые были неизвестны вашей контрразведке и неизвестны Политбюро. Какую информацию они могли скрывать от Политбюро? Какие вести разговоры, минуя руководящих работников Дальневосточного края?

– Мне об этом ничего не известно, товарищ Сталин. Наша агентура и особый отдел ничего не увидели в этом сближении Гамарника с Путна.

– Вы как опытный чекист со своей стороны не уделили особого внимания Гамарнику, не обращали внимания на его отношения со своими подчиненными и другими ответственными работниками. И у вас, товарищ Дерибас, никогда не возникали подозрения о его нелояльности к Советской власти в последнее время, о его заговорщицких намерениях? Не замечали ли вы у него двурушничества? – задавал вопросы Сталин, все так же глядя на него в упор тяжелым взглядом.

– Гамарник десять месяцев жил в Москве, товарищ Сталин, на Дальний Восток он приезжал только на два месяца с инспекциями. И в Хабаровске он был нечастым гостем, а все время в разъездах. Никаких оснований подозревать его не было. Гамарник делал все, что было в его возможностях по укреплению армии, по строительству укрепрайонов, заботился о быте красноармейцев и офицеров…

– Вы ведь знали Гамарника давно, с вас, товарищ Дерибас, и особый спрос. Что вы можете об этом сказать?

– Самоубийство Гамарника для меня самая большая неожиданность, товарищ Сталин, – ответил Дерибас. – Я этот его поступок еще и до сих пор не могу осмыслить. Мы ведь с ним самые старослужащие на Дальнем Востоке. Но нас связывали только деловые, рабочие отношения. Товарищ Гамарник вообще человек закрытый, осторожный, к себе близко никого не подпускал. Я не знаю, как он жил и с кем был дружен в Москве, насколько Ян Борисович вообще мог быть с кем-нибудь дружен, но в Дальневосточном крае он никого не выделял, со всеми держался на почтительном расстоянии, оставаясь только в деловых отношениях. Вся информация, которая у нас собрана о Гамарника, известна нашему центральному руководству.

– Вся да, выходит, не вся! – бросил свое язвительное замечание Молотов.

– Политбюро должно знать все о своих ответственных руководящих сотрудниках, которым оно доверило важную работу на местах. Чекистская работа должна быть так поставлена, товарищ Дерибас, чтобы органы безопасности обладали всей информацией обо всех ответственных государственных служащих и их родственниках. Вот товарищ Ежов, наверное, и на меня, и на товарища Молотова собирает информацию и завел тайное досье.

– Никак нет, товарищ Сталин! – быстро отозвался Ежов, поднявшись с места.

– И правильно делает, если завел такое досье и собирает информацию, – снова продолжал Сталин, не обращая внимания на протест Ежова. – Какой же он тогда чекист, если у него нет тайного досье на всех партийных, советских и военных работников? И если он еще не завел тайного досье на членов Политбюро товарища Сталина и товарища Молотова, он просто обязан это сделать в ближайшее же время. Органы безопасности должны знать все и обо всех. А вы не предусмотрели, не окружили товарища Гамарника своими агентами в должной мере и ничего конкретного не можете сказать Политбюро о теневой стороне жизни Гамарника и его закулисной деятельности, товарищ Дерибас.

Дерибас молча проглотил этот упрек Сталина.

А вы, товарищ Ежов, что можете сказать о закулисной стороне жизни и заговорщицкой деятельности Гамарника?

– Гамарник по своим качествам и преданности Советской власти и высокой занимаемой должности долгое время был вне контроля наших органов, – поднявшись с места, отвечал Ежов. – Только в последнее время разоблачена его предательская деятельность. Это наш промах, товарищ Сталин.

– Если наши органы безопасности и в дальнейшем будут допускать такие промахи и долгое время ничего не знать о вражеской деятельности бывших ответственных работников, то Советская власть долго не продержится…А известно ли вам , товарищ Дерибас, о том, что арестован председатель Далькрайисполкома Крутов? – спросил Сталин, снова останавливаясь напротив Денрибаса и глядя на него своим непереносимым взглядом.

– Известно, товарищ Сталин.

– Что вы можете сказать по поводу его ареста и его закулисной вражеской деятельности?

– Мне ничего не известно о вражеской и закулисной деятельности председателя Далькрайисполкома Крутова, товарищ Сталин. – Товарищ Крутов проявил себя как принципиальный коммунист и ответственный работник, преданный партии и лично вам, товарищ Сталин. Он многое сделал для Дальневосточного края, его любят и уважают как товарищи по партии, так и простые жители Дальневосточного края, – ответил Дерибас.

Сталин поморщился при этих словах Дерибаса.

– Что вы можете сказать о том, что есть сведения о его близости к военным и подготовке и заговора против Советской власти. И, между прочим, за вашей спиной. – Он ткнул рукой с трубкой в сторону Дерибаса. – Значит, нити заговора проникли и в советские и в партийные учреждения Дальневосточного края и, скорее всего, на важнейшие заводы, на военные объекты и стройки.

Дерибас почувствовал, что спина его похолодела, и его бросило в пот. Это было серьезным обвинением. Но у него было достаточно самообладания, чтобы справиться с волнением.