Я пришла в себя медленно. Глубокое погружение в прошлое оставляло неприятный след, опустошая силы. Физическое истощение ощущалось в каждом движении, и мне потребовалось добрых пятнадцать минут, чтобы вновь обрести контроль над собой.

На углу небольшого квартала как раз открылась пекарня, откуда потянулся аромат свежего хлеба.

Тибо Шаньон, её хозяин, был обычным человеком. Полиция допрашивала его, как и многих в Рейвен Гроув, но он либо не видел ничего подозрительного, либо предпочёл отмалчиваться. Местные здесь не особо приветствуют полицейских – недоверие висело в воздухе, как густой туман. Обогрев замёрзшие руки дыханием, я направилась внутрь, надеясь, что тепло хлеба поможет мне немного восстановить силы перед следующим шагом.

– Доброго утра, мистер Шаньон, – произнесла я, когда наши взгляды пересеклись. – Можно чашку кофе и булочку с маком?

Хозяин кивнул в знак согласия и скрылся за дверью. Я опустилась на крохотный столик у окна, откуда открывался вид на мост, под которым полгода назад нашли мёртвую девушку. Вынув из сумки удостоверение полицейского Люмесона, я мельком взглянула на другие документы, но не стала доставать их. Когда Тибо вернулся с моим заказом и заметил тёмно-синюю корочку, его лицо исказилось в недовольной гримасе.

– Присаживайтесь, мистер Шаньон, мне нужно задать вам пару вопросов, – сказала я спокойно, но твёрдо.

– Кьяра, замени меня, мне нужно тут перетереть с законом, – громко и недовольно выкрикнул он в сторону коридора.

В ответ до нас донёсся раздражённый вздох и скрип стула по старым половицам.

– Я уже всё рассказал комиссару, – начал Тибо, садясь напротив. – Ничего я не видел. Мне нет дела до этих оборванцев по утрам.

Я сделала глоток кофе, мгновенно почувствовав его горечь.

Ужас, – промелькнуло в голове. – Он что, туда угля добавил?

Слова пекаря пролетели мимо моих ушей. Вместо этого я сняла перчатки и протянула руки ему навстречу.

– Присаживайтесь, Тибо, и возьмите меня за руки, – повторила я, добавив настойчивости.

Лицо его исказилось ещё сильнее, словно я попросила его взяться за что-то отвратительное. Он открыл рот, готовясь выразить возмущение, но я резко оборвала его.

– Садитесь и приложите ладони! – рявкнула слишком громко чем следовало.

Внутри я напоминала себе:

Успокойся, Лиссандра. Так было всегда. Так и останется. Никто никогда не прикоснётся к тебе по доброй воле. Ты уже смирилась с этим.

Я перематывала события, стремительно перескакивая через дни, и с каждым таким прыжком меня начинало мутить всё сильнее. Наконец, я остановилась на долгожданном моменте – утро. Часы показывали семь, но за окном ещё царила непроглядная темень.

Мгновение передышки, облегчённый вздох, и я снова сосредоточилась.

В пекарне разворачивалась сцена: комиссар, следователь, дознаватель и трое офицеров – вся верхушка полиции собралась для допроса Тибо. Удивляться нечему: Дельфина была крестницей Короля. Пекарь что-то отвечал, активно разводя руками, и я в очередной раз подумала о том, что неплохо бы наконец пройти курсы и научиться читать по губам.

Снова перематываю время, отматывая ещё на день раньше, пытаясь разглядеть хоть что-то важное. Но, как и раньше, – ничего. Абсолютная пустота. Разочарование давило на виски.

Опять впустую, – подумала я, внутренне борясь с волнением.

Что-то явно ускользало, словно мелкие детали прятались в тенях.

Я выпустила руки Шаньона и схватилась за голову. Всё вокруг заплясало в вихре головокружения. Сейчас бы выйти на свежий воздух, вдохнуть полной грудью, но перспектива ползти к выходу на коленях перед этим надменным пекарем была унизительна. Руки дрожали, но я дотянулась до чашки с остывшим крепким кофе и осушила её залпом, надеясь хоть на мгновение прийти в себя.

– Если вас тошнит, идите блюйте на улицу, – с презрением бросил Тибо.

Его равнодушие было предсказуемым. Никто, подобный мне, не может рассчитывать на помощь, тем более добровольную. Я прислонилась лбом к холодному стеклу, чувствуя, как ледяная поверхность немного успокаивает пульсирующую боль в голове. Глубоко дыша, я наблюдала за серым миром по ту сторону стекла. Мелкий дождик начинал моросить, добавляя тяжести к утренней серости.

Рейвен Гроув выглядел безжизненным. Улицы опустели так же, как и внутри меня всё давно погрузилось в холодную и безмолвную пустошь. Казалось, что в этом городе нет места ни теплу, ни свету, а вместе с ним – ни состраданию, ни помощи.