Магичка дернула плечом.

– Говорила я, не будет толку от этой косорукой, – мать скривилась брезгливо, и ее подбородок увяз в морщинистых складках.

– Не лечится, – повторила Ласса, и ее круглое личико стало таким расстроенным, что Умма вопреки рассудку ощутила себя виноватой. Все-таки на нее, на магичку, надеялись. А она?

– Ты сможешь отдать его в Школу, когда ему будет десять, – предложила Умма, хотя понимала, что такой выход сестру не устроит. – Там есть жилье для деток, с ними свой жрец занимается, грамоте учит и…

– Да ей каждый день как серпом по пальцам! – рассердился отец. – Свихнутого не удержать, чарует и чарует…

– Оно само! – воскликнул Аррин отчаянно. Почему они никак не хотят понять, сколько можно повторять одно и то же? – Сам ты свихнутый, деда! Обзываться нехорошо!

Отец махнул рукой и ушел.

Мать, поджав губы, смотрела на Лассу, та избегала ее взгляда. Аррин пытливо всматривался в расстроенное лицо тетки, ожидая, что та скажет нечто такое, что всех обрадует. Мальчик плохо понял, почему все так разъерепенились, только ясно было, что все из-за него и что от тетки-магички ждали многого. Но та не поднимала глаз и так сжималась на кровати, словно ее сей вздох начнут бить.

– Ну да за спрос не бьют, – в конце концов заявила бабка, обращаясь к Лассе. – А теперя решай чего.

Обернулась к младшей дочери.

– Спасибо, что приехала, да могла б и не тревожиться, – пошла к выходу вперевалку. – Как не было с нее проку, так и нет, бестолочь косорукая. И чего было ждать от свихнутой?

Ласса тихонько шмыгнула следом, повелительно махнув рукой ребенку. Умма так и не подняла глаз.

Когда голоса во дворе затихли, она легла на кровать и долго-долго лежала, глядя на расплывающееся пятно света в низком грязном окошке.

Никто из родителей и головы не повернул, когда Умма уезжала, зато, пока она проехала улицу, встретила почти всех соседей.

Ее скоренько благодарили за помощь и тут же многословно принимались укорять, что она так быстро покидает деревню. Как она может уехать, когда у одной соседки коза кашляет, у другой цыплята померзли, у третьей руки в бородавках?

Под конец девушку догнал раскрасневшийся деревенский голова, Оррий-Грамотный.

– Девонька моя! Ты куда наладилась? Уезжаешь? Да как же! Я б тебе местечко выделил, избу хорошую, да нам бы своя магичка! Ты ж не шебутная, как бабка твоя была, от той деревня натерпелась – а ты ж девка хорошая, толковая! Оставалась бы!

Умма помотала головой, едва сдерживая злые и досадливые слезы. Всех, решительно всех она расстроила, для всех оказалась недостаточно хороша, полезна, толкова!

Последней ей встретилась Ласса – Умма выезжала за околицу, а сестра заходила в деревню. В волосах у нее была паутина, на ноге – свежая тонкая царапина.

Девушки долго, молча и горько смотрели друг на друга, потом Умма пнула пятками ослика, да и поехала себе дальше. Но в последний вздох обернулась. Сестра стояла и смотрела на нее спокойным и грустным взглядом.

– Где Аррин?

– Ар-рин? – медленно повторила Ласса и улыбнулась виновато. – В лесу потеряла. Другого рожу, нормальненького.

Умма уже заканчивала высадку нивяника, когда услышала сухой хлопок калитки и мягкие шаги по дорожке. У гостя была уверенная и легкая походка, словно он танцевал, а не шел.

– Кинфер!

Девушка выскочила из-за дома, на ходу срывая с себя перепачканный землей фартучек, и бросилась к эльфу.

Судя по выгоревшим светлым волосам, загорелому лицу и летней одежде, он только что вернулся из сельской местности – а может быть, из Меравии. Он похудел с их последней встречи, и его лицо приобрело еще большее сходство с кошачьим.

– Кинфер!

Он с готовностью подхватил напрыгнувшую на него девушку, подержал на весу, покачивая, чмокнул в висок. Опустил на землю, отстранил на вытянутых руках, полюбовался, встрепал ей волосы. Она была невыразимо хороша даже сей вздох – растрепанная, встревоженная и перепачканная в земле.

– Ты останешься? – с надеждой спросила Умма.

Эльф рассмеялся.

– Это первое, что тебе хочется узнать? Останусь, останусь. Давай показывай, как вляпалась, золотая.

Умма схватила Кинфера за руку, повела в дом.

– А Дорал тебе не сказал?

– Сказал. Но я как-то… Ты правда забрала мальчишку у лешего?

– Правда. На ослика сменяла.

– Я думал, Дорал шутит!

Дверь, ведущая в дом из сеней, была открыта, проем завешен, чтоб не налетали мухи. Кинфер отдернул занавесь, привычно пригнулся, проходя в комнату.

– Привет. Ты Аррин?

Три парящие тряпичные куколки упали на пол, мальчишка обернулся.

– Привет. А ты Кинфер?

– Кинфер, – согласился эльф, подошел, присел рядом на корточки. – Практикуешься?