Аапехти занял излюбленное место за моей спиной. Странно, но с его возвращением я даже как-то немного успокоилась. Ух-ты… как оказывается, его присутствие на меня влияет.

Манифер перебралась поближе к моему креслу, расположившись сбоку. Так она могла видеть и меня, и будущих собеседников.

Через пару минут вошли несколько женщин в сопровождении мужчины. Прямо в дверях они согнулись в поясе и, не дойдя до меня нескольких метров, рухнули на колени, уткнув лица в пол. С каким-то странным удовольствием продолжала молчать, хотя Аапехти уже пару раз прошептал мне в затылок слова, которыми их нужно было поднять. Мне почему-то не хотелось обсуждать оплакивание «дочери». Может быть, потому что и само моё новое тело могли бы «орошать слезами» прибывшие представители гильдии, если бы не планы одной богини.

Наконец, разрешив им встать, продолжала недовольно изучать стоящих передо мной.

– Мы пришли на ваш зов, великая, – произнесла, наконец, самая богато одетая дама с париком, так обильно украшенным бусинами, что его требуемый модой чёрный цвет стал почти неразличим.

– А я вас звала? – поинтересовалась удивлённо.

Женщины начали переглядываться между собой, явно не ожидая подобной встречи. Только их сопровождающий казался почему-то спокойным, как удав. Удивившись подобному, попыталась незаметно присмотреться к нему и обратила внимание, что глаза его весело искрили. Да он там, под маской спокойствия, ржёт втихомолку. Непонятно.

Наконец, на мой взгляд, самая старшая из дам, перестав играть в гляделки с остальными, спросила очень вкрадчивым голосом:

– Но как божественная будет оплакивать «ушедшую»?

– Приглашу плакальщиц!

Женщины стали обмениваться взглядами снова и даже что-то зашептали межу собой.

– Но мы уже здесь, госпожа, – как-то растерянно заявила та, посмотрев на меня как на душевно нездоровую.

– Ну, раз сами пришли… можно и поговорить.

Меня пробил странный кураж. Никогда на переговорах ничего подобного себе не позволяла. Это что, гормоны? Учитывая, что моему новому телу где-то двадцать три… плюс… минус… или это после родов? Странно, что грудь не болит, и молока нет. Одни вопросы!

– Давайте не будем долго тянуть… (хм… хотя тут не стоит так говорить про кошек, да и не положено подобное царице) с нашим вопросом. Хотелось бы услышать, во что мне обойдутся ваши услуги.

– Конечно, божественная, – просияла та, что с «кричащим» париком. – Думаю, двести плакальщиц…

– Сколько? – ужаснулась я. – Зачем столько?

– Но ведь… – непонимающе произнесла женщина, – «великий дом» …

– Ну мы же не повелителя, да живёт он вечно, оплакиваем, – во мне проснулся внутренний «хомяк», родившийся в трудные девяностые. Его старательно потом пыталась изжить дочь, не понимая, зачем варить своё варенье, если его всегда можно купить в любом магазине, когда захочется.

– А скольких, великая, желает призвать? – угодливо поинтересовалась та.

– Ну… – протянула неуверенно, – где-то пятьдесят хватит.

Женщины зашептались между собой. Сопровождающий мужчина продолжал строить из себя изваяние, совершенно ни на что не реагируя.

Откинувшись на спинку кресла, прошептала вбок:

– А что это за мужчина с ними, но не учувствует в разговоре:

– Это писец, госпожа. Если вы, наконец, что-то решите, он напишет договор.

– А у меня… есть свои писцы?

– Он и есть ваш, моя госпожа. При вашей особе служат двенадцать писцов. У вашего божественного супруга чуть больше пятидесяти. У каждого сановника не менее десятка.

– Ох, сколько дармоедов мы кормим…

– Как я узнал, каждый день «великий дом» только в столице получает десять тысяч хлебов для удовлетворения нужд своих служащих.

– М-да. А скажи-ка, Аапехти, как много мы «платим» за работу?

– Ремесленные люди… такие, как пекари, гончары, ткачи или прачки, – получают в день десять хлебов и два кувшина пива, моя госпожа.

– А зачем женщинам два кувшина пива?

– Каким женщинам?

– Ну, прачкам.

– У нас никогда не было женщин-прачек, моя госпожа. Это достаточно опасное ремесло. Великая Река – территория, где обитают бегемоты и крокодилы. Там не место для слабых.

Конец ознакомительного фрагмента.