Постучали и заглянули девочки, Лиса и Пантера. Знают, где меня искать.

Эртель вскочил, расплылся в улыбке. Как не улыбаться? Такие люди!

— Мы задержимся, Чижик, часика на два. Ты нам «Матушку» оставь, мы после работы сразу на дачу поедем. А то подожди, поедем вместе.

Дети, Ми и Фа — на даче. Бабушки — тоже на даче. Вот и Лиса с Пантерой тоже там ночуют. Я — временами. Мне там не очень уютно. Нет, правительственная дача это хорошо, это замечательно, но я там гость. Пусть чуть-чуть, пусть слегка, но напряжен.

— Завтра. Дела поднакопились, — ответил я. — А «Матушку» берите, конечно.

«Матушка» — это «Волга» с фордовским мотором. Сейчас она одна на всех, «Жигули» девочек остались в Сосновке, а служебные машины в отпуске использовать нехорошо. Ольга и Надежда числятся в отпуске, а здесь работают по комсомольскому призыву. Как и я. Только если моя работа проходила в хирургическом отделении, то они трудились в диализных палатах, которым предстояло стать диализным отделением, во всяком случае, большое больничное начальство к этому стремилось. Аппараты есть, но этого мало. Аппаратура — это топор, как в той сказке. Варить кашу из топора — дело непростое. Нужны крупа, соль, масло, чугунок, печь. Требуется соответствующее решение вышестоящих инстанций, изменения в штатном расписании, финансировании, и многое другое, о чём обыкновенный лечебник и понятия не имеет. Обыкновенный лечебник считает как? Обыкновенный лечебник считает, что главное — вылечить больного, а остальное приложится само собой, «барин сам увидит, что плоха избушка, и велит дать лесу».

Не приложится. Не даст. Барина нужно убедить. «Доказать цифрами в руках», как говорят крепкие хозяйственники. Чтобы увидел пользу, и вместо своры борзых потратился бы на нужды мужиков и баб. С деньгами-то у барина не сказать, что преизобильно. Чего нет, того нет.

Такси ждать не заставило. Сел, да поехал — эх, хорошо! Не нужно смотреть на дорогу, следить за движением, шофер — профессионал, доставит в целости и в срок. Можно вздремнуть, можно подумать.

Больница — сложное хозяйство. Многому нас учили в институте, только не хозяйствованию. Организация здравоохранения преподносилась как данность: мол, наша система лучшая в мире, живем и не тужим: деньги получаем из госбюджета, и волчьи законы капитализма нас не касаются. Оно и так, и не так: во-первых, денег вечно не хватает, а ещё больше не хватает конкретного наполнения этих денег: ведь не деньгами же лечим больных, не трешками и пятерками. Нужны медикаменты, нужны инструменты, нужны стройматериалы для ремонта, нужна мебель, нужно белье, одежда, обувь, запчасти, резина, много чего нужно. А получить удается не всегда. И в недостаточном количестве. Качество тоже порой не соответствует растущим запросам советских граждан. Ну, и об учете и контроле забывать нельзя, везде глазок-смотрок нужен.

Вот, к примеру, случай с отчислением однодневного заработка. Не должно у меня быть никакого заработка в этой больнице. Совсем никакого, я волонтёр, доброволец, работаю за идею. Может, ошиблась Мария Михайловна? Может, и ошиблась. Но не исключено, что меня, Ольгу и Надежду провели по бухгалтерии с начислением зарплаты — должностной оклад, сверхурочные, ночные. Сумма непустяшная, за троих-то. А Мария Михайловна ненароком выдала секрет, то ли не в курсе этих проделок, то ли по недомыслию. Следует разобраться, не корысти ради, а за державу обидно. Народный рубль достоин заботы. Не сам, конечно, буду разбираться. Со Стельбовым посоветуюсь, с Андреем Николаевичем. Дело-то политическое.

— Собираются снести до основания, а затем на этом месте построить новую гостиницу, лучше прежней, — отвлек меня от ревизорских мыслей таксист. Мы проезжали гостиницу «Москва», то, что от неё осталось. Место обнесли забором, высоким, но недостаточно высоким, чтобы скрыть всё. Опять же ехали мы не рядом с «Москвой», рядом проезда теперь нет, но запах, особый, непривычный запах взорванного дома был слышен и здесь.

— Гостиницу? — машинально переспросил я.

— Да, в двадцать этажей. Болгары будут строить, и немцы. У немцев большой опыт. Дрезден восстанавливали, Берлин, да много чего. И проект немецкий, и начинка немецкая, искусственный климат, лифты, всё такое. А мебель финская. К Олимпиаде отстроят, кровь из носу.

— Всё-то вы, таксисты, знаете, — сказал я.

— Работа такая, — ответил таксист. — Весь день с людьми. Часто с непростыми.

— Понятно.

— Вас я тоже сразу узнал, — продолжил таксист. — Вы Чижик, чемпион мира.

— Ещё бы не узнать, если я назвался диспетчеру, — ответил я проницательно.

— Назвались, — не смутился шофёр, — но диспетчер, наша Валя, расслышала «Чичиков», так и передала. И уж точно не знала, что вы — чемпион.

— Не знала, — согласился я.

Двигались мы медленно, вынужденный объезд «Москвы» привел к скоплению автомобилей. Впрочем, терпимо.

— Вы как, готовы к матчу? — спросил шофер. — Отстоите титул? Учтите, все таксисты Москвы болеют за вас!

— Я буду стараться, — ответил я серьёзно.

— А в «Винокурне» что делали? Надеюсь, не лечились? Здоровы?

— Не лечился. Здоров, — ответил я. Таксистское радио нельзя недооценивать. — В «Винокурне» я работаю. То есть работал, до сегодняшнего дня.

— Ну да, вот так прямо и работали?

— Вот так прямо.

Бесцеремонность таксиста стала раздражать. Видно, он это почувствовал, и замолчал.

Довёз до подъезда.

На счетчике — четыре тридцать две. Бутылка «Кубанской».

Я дал пятерку.

— Сдачи не нужно.

Таксист с достоинством принял плату, с достоинством пожелал мне успехов, и с достоинством укатил.

Рядом с подъездом — отдельный вход в подвальный этаж. Там убежище, коммуникации, что-то ещё. Никогда не спускался, просто расписался за место в убежище.

Но сейчас он был открыт, и у входа стояли трое: двое в милицейской форме, и один в военной, но без знаков различия. И собака, немецкая овчарка. Собака очевидно упиралась. И спускаться вниз не хотела.