Тарасенко принял поведение Стрельцова как прямой вызов, потому что уже через пару дней после отбоя курсант Стрельцов вновь собирал в проходах между кроватей «гады» всего взвода и относил их в сушилку.

Спать он лёг на три часа позднее остальных курсантов.

Потом наряды последовали один за другим. «Через день на ремень», – как говорили во взводе о череде его частых нарядов.

Василий заступал на камбуз, в караул по охране территории части, конвойным на гауптвахту, в котельную и санчасть. Нёс службу ответственно и добросовестно, однако Тарасенко всегда находил повод придраться к нему по пустякам, которых у других курсантов словно бы и не замечал.

Человеческому терпению, как правило, наступает предел. В одном из нарядов Василий не сдержался, высказал своё мнение о несправедливых придирках и в один миг превратился в потенциальную жертву для затычек хозяйственного плана.

Внеочередные наряды посыпались на Василия, как горох из худого мешка. Стрельцов забыл о полноценном сне, похудел и осунулся, нередко засыпал на теоретических занятиях, за что получал дополнительный наряд уже от преподавателя. И пошло, поехало…

Однажды он заснул при сушке ботинок и передержал их на решётках. Печь была протоплена «от души», и «гады» скукожились от чрезмерного жара. Когда Василий очнулся – было уже поздно, часть ботинок пришла в негодность. Разглядывая свою «работу», он ужаснулся, представив последствия. Сморщенной обуви оказалось больше десяти пар.

Утреннее построение было сорвано. Курсанты, одев робу за считанные секунды, не смогли обуться и вышли строиться в носках со скрюченными ботинками в руках.

Скандал разразился нешуточный. Больше всех почему-то злорадствовал Тарасенко. Изрыгнув в пространство трёхэтажную брань, он взял несколько пар испорченной обуви и отправился лично докладывать о происшествии командиру роты, минуя существующую субординацию.

– И что мне с тобой делать, товарищ курсант? – спросил командир роты, когда Василий предстал перед ним. – Ущерб от твоих деяний составил 72 рубля 50 копеек. Мы обязаны взыскать эту сумму с виновника. Желательно в добровольном порядке. Сам напишешь родителям, чтобы они выслали тебе денег, или мне оправить им хвалебное письмецо с печатью?

Василий стоял, опустив голову. Мысли лихорадочным потоком проносились в голове. Он представил на миг лица родителей, когда они будут читать это «хвалебное» письмо от командира, и ему стало не по себе.

– Товарищ капитан третьего ранга, а можно как-то иначе? – спросил Василий хриплым голосом.

– Что значит – иначе? – в недоумении спросил командир роты.

– Ну…отработать где-нибудь, чтобы только родителям не сообщать.

– Я бы с большим удовольствием отправил тебя, Стрельцов, на заработки, только вот не имею такой возможности, – последовал ответ на просьбу Василия. – Военный флот – не производственное предприятие, а боевая составляющая министерства обороны. На нём денег не зарабатывают, а отдают воинский долг перед Родиной.

От слов командира у Василия ёкнуло внутри. Он собрался заявить, что готов полностью отказаться от своего денежного довольствия курсанта до окончания учёбы, а оставшуюся сумму обязательно возместит, только чуть позже. Напишет письмо сестре, и она вышлет деньги.

Готов был сказать, но не успел.

Послышался стук в дверь, в кабинете командира роты появился главный старшина Ольшанский.

– Разрешите, товарищ капитан третьего ранга, – произнёс он с порога. – Главный старшина Ольшанский из суточного увольнения прибыл без замечаний.

– Проходи, Борис, присаживайся. Ты как раз кстати, – командир роты указал жестом на стул. – Неприятный случай произошёл в первом взводе. Курсант Стрельцов спалил полтора десятка пар ботинок своих сослуживцев.

– Я уже в курсе, тащкаптреранга, – пояснил Ольшанский. – По этому поводу и заглянул к вам.

Главный старшина Ольшанский дослуживал последний месяц до демобилизации. Был он высоченного роста, широк в плечах, медлителен в движениях и говорил громовым басом.

В роте его уважали, с ним советовались, к нему обращались за помощью. Совсем недавно он вернулся из дальнего похода, к котором проводилось испытание нового образца аппаратуры, в разработке которой он принимал непосредственное участие. К тому же, он был представителем династии военных моряков.

Отец в звании капитана первого ранга служил в штабе Черноморского флота. Дядя Бориса, герой Советского Союза, погиб в битве за Севастополь, его фамилия была навечно занесена в списки личного состава школы, в которую попал служить Василий Стрельцов.

Аккуратно заправленная кровать героя стояла сейчас неподалёку от поста дежурного по роте.

– У тебя есть какое-то предложение? – спросил командир роты.

– Есть, тащкаптреранга, – пробасил Ольшанский.

– Говори.

– Прошу отпустить курсанта Стрельцова, я с ним лично разберусь. Появились кой-какие обстоятельства, о которых я предпочёл бы поговорить с вами наедине, – Ольшанский очень внимательно посмотрел на Василия.

– Ну, что ж, давай отпустим разгильдяя, если за него пришёл замолвить слово сам старшина роты, – улыбнулся Семёнов. – Иди, Стрельцов, подумай хорошенько о своём проступке.

Василий повернулся через левое плечо и, недоумевая, молча вышел из кабинета командира роты.

Ему не пришлось писать письмо родителям или сестре. Старшина Ольшанский спас его от постыдного прошения. О чём он говорил с командиром роты за закрытыми дверями – осталось в тайне. Одно лишь стало понятно Василию: Ольшанский досконально разобрался в случившемся и справедливость восторжествовала.