— Погодите, погодите, — вступил в разговор Морозини, который на некоторое время просто потерял дар речи от изумления. — Вам не кажется, что теперь моя очередь задавать вопросы? Вы тут осыпаете друг друга малопонятными мне упреками, а я стою как дурак и слушаю вас. Я тоже имею право на объяснения. Прошу вас, пойдемте сядем среди тех зеленых аспидистрий и спокойно поговорим. А то мне кажется, что я попал в сумасшедший дом, а может, сам сошел с ума.

Мина и Кледерман последовали за ним, и все трое расположились за столиком, к которому тут же подошел официант и спросил, желают ли они что-нибудь съесть или выпить.

— Прекрасная мысль! — одобрил Морозини. — Мне, будьте любезны, принесите коньяк и, пожалуй, стакан воды со льдом. А вам что, Мина? Шоколад?

— Меня зовут Лиза.

— Я не желаю этого знать! Принесите чашку шоколада, мой друг! Он здесь великолепен, а мадемуазель обожает шоколад.

— Ну хоть в этом ты осталась швейцаркой, — вздохнул Кледерман. — Это утешает. Я возьму себе то же, что и князь.

— Прекрасно! А теперь мы разберемся, на каком мы свете. Если я правильно понял из вашей перепалки, то вы, моя дорогая Мина…

— Я уже сказала, что меня зовут Лиза.

— А я не хочу вас знать под этим именем! Мадемуазель Кледерман совершенно чужой мне человек. Тогда как к Мине ван Зельден я, напротив, испытываю большое уважение и нежную дружбу. И все мои домашние тоже! Прошу вас, останемся на ближайшие десять минут теми, кем мы были друг для друга все это время — патроном и его безупречной секретаршей. Вы должны будете пристроить ее к делу, Кледерман!

Она выше всяких похвал. Может быть, иногда излишне строга, но зато ее выдающиеся таланты несомненны!

И вновь глаза девушки наполнились слезами. Она пыталась украдкой смахнуть их, а Морозини вдруг как будто в первый раз увидел эти глаза и пришел в восхищение. Боже мой! Да они настоящего фиалкового цвета! Два темно-синих бархатных озера в окружении густых, как камыш, ресниц…

Из глубин его памяти вдруг прорвался голос госпожи де Соммьер, его мудрой и прозорливой тетушки: «Сколько бы ты ни упрямился, не желая видеть в ней женщину, она — женщина вопреки всему. И в свои двадцать два года имеет право мечтать!» Тетушка Амелия намекала, что Мина может быть влюблена в него. Но она ошибалась. Дочь богатейшего банкира из Цюриха сама только что подчеркнула, что удерживали ее возле Альдо только тепло его дома, его слуги и всепобеждающее обаяние Венеции…

— Ну, ну, стоит ли плакать? — примирительно проговорил венецианский князь. — Жить под чужим именем не такое уж большое преступление. Даже если ваш обман и причинил мне невольную боль.

— Вы сказали, что испытывали ко мне уважение и дружбу, — пробормотала Мина. — И это значит, что теперь, когда вы знаете правду, вы больше не испытываете ко мне добрых чувств?

— Какую правду вы имеете в виду? Вот вы пожелали узнать, что я за человек, и пришли к однозначному выводу, что имеете дело с ловеласом, который не внушает вам особой симпатии, но за чьей суетой забавно наблюдать Этакое любопытное насекомое! А я все это время относился к вам с полным доверием. Что от него теперь осталось, мне пока трудно сказать. Мне нужна хотя бы ночь на размышления, чтобы понять, на каком я свете. Но прежде чем мы расстанемся, давайте покончим с делами. Вы привезли то, о чем я писал господину Бюто?

Она утвердительно кивнула и наклонилась к объемистой кожаной сумке, которую поставила на пол у своих ног.

— Не открывайте здесь! Я, конечно, благодарю вас за то, что вы совершили путешествие в такой опасной компании! Но вы, без сомнения, догадываетесь, что, узнай я о болезни моего друга Ги, я никогда бы не позволил себе переложить на вас его обязанности. Такого рода путешествия слишком опасны для юных девушек.

— Я не понимаю, почему я не могла бы его привезти? — внезапно возразила Мина, вновь обретая присущую ей самоуверенность и резковатую манеру поведения. — Не так давно я везла из Парижа в Венецию такую же, если не более ценную вещь…

— Какую же? — не замедлил спросить Кледерман, которого разговор увлекал все больше и больше. — Речь идет еще об одной королевской драгоценности?

— Это вас не касается, — отрезал Морозини. — И никто здесь не говорил о королевских драгоценностях.

— Скажите пожалуйста! — насмешливо протянул банкир. — Вы думаете, я не знаю, что там находится? — прибавил он, указывая на сумку своей дочери. — Вы собрались продать одну историческую вещицу полусумасшедшей даме — для такой драгоценности это самый печальный удел, какой только можно себе представить. Вы хорошо подумали, прежде чем решиться на этот шаг? «Зеркало Португалии» на голове у дочери продавца тушенки, или жареного арахиса, или не знаю еще какой дурацкой американской снеди!

— Невероятно! — вскричал Морозини. — Как вы ухитрились узнать об этом?

Кледерман хитро прищурился:

— В зимнем саду герцогини, мой дорогой! Я стоял за кустом, собираясь выкурить сигару, и имел нечаянное удовольствие услышать ваш разговор с грозной Авой. Клянусь, все это произошло помимо моей воли.

— Точно так же, как помимо вашей воли ваша дочь проникла в мой дом, чтобы следить за мной! Это у вас семейная мания.

— Скажем лучше, стечение обстоятельств. Морозини, будьте же хладнокровны, оставьте все ваши эмоции и покажите мне лучше «Зеркало»!