— Наконец-то! Наконец-то! — воскликнул молодой секретарь. — Вы даже представить себе не можете, дон Альдо, до какой степени я рад вас слышать.

— Вы так беспокоились?

— Правду сказать, ужасно, а господин Бюто — еще сильнее, чем я. В ответ на нашу телеграмму из «Царя Давида» сообщили, что вы уехали из Иерусалима, и с бароном Ротшильдом нам тоже связаться не удалось…

— Потому что сейчас он должен быть где-то в Богемии. Мы с ним расстались примерно месяц тому назад, его срочно туда вызвали.

— Да, конечно, но разве вы не должны были уже вернуться?

— Но я же написал господину Бюто! Разве он не получил моего письма?

— Никаких писем не было, и он очень переживает.

Морозини чуть было не сказал, что он-то сам переживает куда сильнее, но вовремя прикусил язык и дальше распространяться не стал.

— Ну, хорошо, вот я и нашелся. Что у вас там делается?

— Э-э… я предпочел бы, чтобы вам рассказал об этом сам господин Бюто.

— Так позовите же его! И побыстрее! Связь может с минуты на минуту прерваться.

— Так ведь его же здесь нет! — простонал Анджело, похоже готовый расплакаться. Однако его голос внезапно повеселел: — Нет, вот он как раз идет сюда!

Еще мгновение, и в трубке зазвучал мягкий, хорошо поставленный голос бывшего наставника Альдо, ставшего со временем поверенным в его делах. Но на этот раз Морозини уловил в голосе всегда удивительно спокойного Ги Бюто несвойственный тому оттенок раздражительности.

— Где только вас черти носят, Альдо? Мы вас повсюду ищем!

— Они принесли меня в Константинополь. Значит, вы так и не получили моего письма?

— Нет, я ничего не получил, но от восточной почты ничего другого ждать и не приходится, она никогда хорошо не работала. Главное, что у вас все в порядке. Надеюсь, у донны Лизы тоже все хорошо?

— Не совсем так, но об этом мы поговорим чуть позже, если хватит времени. Что делается дома? Анджело, похоже, чем-то сильно встревожен.

— Особенно тревожиться не о чем, но у нас действительно возникла неожиданная проблема. Вы помните Спиридиона Меласа, бывшего лакея вашей кузины, графини Орсеоло?

— Того самого, из которого она намеревалась сделать нового Карузо? Еще бы, прекрасно помню. И что он еще натворил?

— О, ничего особенного, просто он требует свою долю наследства. И к тому же утверждает, будто у него есть завещание.

— Надо же, до чего обнаглел! После того, что он почти разорил ее и выставил на посмешище, он теперь хочет получить и то, что ему не удалось у нее отнять, — дворец и остатки ее имущества?

— Вот именно. Что нам делать? Я, разумеется, обратился к мэтру Массариа, но он говорит, что только вы можете опротестовать завещание.

— Мне совершенно не хочется это делать, дорогой мой Ги. Вы знаете, как обстояло дело с моей кузиной Адрианой и в чем была ее вина передо мной. То, что ее наследство попадет в руки проходимца, мне, собственно говоря, представляется вполне естественным.»

— Разумеется, я примерно это и ожидал от вас услышать, но на этот раз я прошу вас подумать о том, что скажут люди. Венеция не поймет того, что вы отдаете какому-то ничтожеству исторический дворец и остатки, пусть даже там действительно мало что осталось, наследства великого и знатного рода. Тем более что все считают, будто причиной смерти Адрианы, как и Анельки, и Чечины, было случайное отравление ядовитыми грибами. И, если вы допустите подобный скандал, вы только проиграете, потому что никто вас не поймет!

Альдо раздумывал недолго. В трубке уже некоторое время слышался характерный шорох, означавший, что вскоре связь будет прервана.

— Я немедленно напишу мэтру Массариа, — сказал он, — и поручу ему опротестовать завещание и вести дело так, как он сочтет нужным. Вы правы! Если мы выиграем дело, мне никто не помешает передать это наследство в дар Венеции или какой-нибудь благотворительной организации, не так ли?

— Я рад это слышать! А теперь хотя бы два слова о Лизе. Она что — нездорова?

— Нет, но у нас возникла одна проблема, о которой я не могу распространяться по телефону. Лучше напишу. Надеюсь, здесь почта работает лучше, чем в Иерусалиме.

Телефон, видимо, разделял мнение князя, потому что у Ги Бюто даже не хватило времени ответить: связь с Венецией прервалась. Альдо счел бесполезным перезванивать. Он немедленно написал своему нотариусу, затем, немного подумав, сочинил письмо для Ги Бюто, в котором ограничился сообщением о том, что дело с пекторалью получило неожиданное продолжение и что в силу этого от него потребовали некоторых действий и кое-каких гарантий. Имя Лизы в письме даже не упоминалось. Он знал, что старый друг достаточно проницателен, чтобы прочесть между строк. Покончив с письмами, Морозини принял душ, надел приличествовавший для ужина смокинг и, сунув в карман конверты, отправился к портье, чтобы попросить того отправить почту. У князя оставалось немного времени, и он надеялся скоротать его в баре за стаканчиком в ожидании, когда появятся голубки-археологи.