— Она в принципе — источник наших бед в жизни, — пробурчала в колени, чувствуя на сердце тяжесть. На самом деле, мне все еще грустно, несмотря на то, что это было в прошлом и подобное надо отпускать, чтобы не утопать в этой боли и несправедливости. Но я не могу. Не могу просто так все забыть. Я пыталась жить дальше, мне пришлось из домашней девочки превратиться в ту, которая умеет нормально построить диалог с собеседником, в ту, которая может постоять за себя, если кто-то начнет оскорблять меня и быть той, которая хочет прожить нормально взрослую жить, понять, что такое настоящая любовь и навсегда забыть о детстве, как о страшном сне.

Но все не работает, как по щелчку пальца. Ты проносишь сквозь себя все это по новой каждый раз, когда кто-то спрашивает тебя, почему ты одна, почему твои картины такие странные, будто и правда пропитаны слезами, страхом и душевной болью. И мне приходится вспоминать снова и снова, вместо того, чтобы просто ответить, что все давно в прошлом и там оно и останется до конца моих дней.

Нервно перебираю пальцы, уставившись в одну точку. Не хочу снова об этом говорить, но как-то нужно все это объяснить.

— Если ты не хочешь, можешь не говорить. Заставлять не буду, раз это больная тема, — Леонид меня понял и без всяких лишних слов, лишь взглянув на меня и мое состояние после его внезапного вопроса. Хотя он не первый, кто его постоянно задает при виде картин.

Поэтому я и стала писать на заказ, чтобы приносить людям только радость и счастье. Хоть где-то же оно должно быть, хотя бы в моих работах. Радуются заказчики — рада и я сама. Как бальзам на душу, что смогла им как-то помочь осуществить маленькую мечту или сделать дом мечты уютным, с неким воспоминанием.

— Секрета никакого нет, ты и так все понял из того, что я говорила ранее про нас с сестрой. Все трудно и сложно. Не могу никак все это переварить, — обнимаю колени, положив на них подбородок, и смотрю внимательно на картины, стоящих передо мной.

Аж мурашки по коже. Такие темные, будто не проглядеть сквозь густой лес ночью, и едва силуэты различаются за счет добавления ярких красок и небольшого тусклого света, как маленький огонек в душе, в котором еще теплится надежда на светлое будущее.

— Мне никогда не понять тебя. Но я верю, что это нелегко, — Добрынин все же рискнул положить мне руку на плечо, слегка сжимая в знак поддержки. Я ему благодарна, что он не стал заставлять, пусть ему и было интересно. Но думаю, он все прекрасно и сам додумал в своей голове, вспомнив наш вчерашний разговор о том, как мама поступала с нами раньше и какие у нас сейчас отношения. — Как ты смотришь на то, чтобы выставить именно эти картины? Как определенный период в твоей жизни?

— И показать людям это? — указываю головой в сторону работ.

— Это даст многим что-то для себя понять. В первую очередь, узнать тебя, как художника и как человека с непростым детством. Многие люди сталкиваются с подобным отношением в семье и вот они как раз-таки поймут данный посыл.

— Думаешь, получится? — поворачиваю голову в сторону Добрынина. Он смотрит на меня и светло улыбается, кивая в ответ. — Тогда…я согласна.

— Я рад, что ты согласилась, — он поднялся с ковра, протянув мне руку. Я без колебаний приняла ее, вставая на ноги. Его ладонь оказалась такой теплой и мягкой, что даже не хотелось отпускать. Но Леонид сам прервал этот приятный момент, вернувшись на кухню. — Тогда ознакомься с контрактом, хочу, чтобы ты предложила что-то свое, если тебя что-то не устроит в нем. Буду ждать до конца недели, все равно пока что занялся поиском рабочих и надо в галерее бумаги разгрести.

— Я постараюсь все решить за пару дней.

— Не спеши, все обдумай, прочитай внимательно. Можешь даже посоветоваться с юристом, — Добрынин оставил мне бумаги и папку, а сам попрощался с Моцартом, который в это время стоял возле своей миски и неторопливо поедал любимый корм.

— С юристом? Ты меня пугаешь, — улыбаюсь уголком губ, упираясь плечом в стену.

— Ну знаешь, даже с независимыми кураторами нужно быть предельно осторожными. Там есть свои нюансы, поэтому и прошу хорошенько ознакомиться и готов рассмотреть твои условия.

— Как благородно с твоей стороны, Леонид, — вновь смеюсь. Мужчина открыл дверь, выходя в коридор.

— Знаешь, называй меня лучше Леня или Лео. А то с полным именем получается как-то слишком официально, — Добрынин разворачивается лицом, демонстрируя свою широкую улыбку. И все же он до невозможности симпатичный. Удивлена, что у него нету до сих пор девушки.

— Хорошо. Лео, — произношу максимально протяжно, прикусив нижнюю губу. Мужчина оценил, смущенно отведя глаза в сторону. Я же закрыла за ним дверь, ощущая какое-то странное чувство внутри себя. Что-то порхающее и приятное.