Шестнадцать лет спустя. Бетти входит в комнату с испуганным лицом. Она только что резала морковку на кухне. Нож соскользнул. Она зажимает порезанный палец. Он только что вернулся из Калифорнии. Двадцать пять трупов на склоне холма, пятнадцать из них молодые женщины, двое детей. Говорит жене: «Дорогая, это всего лишь царапина».

Бетти кричит: «Я так больше не могу! Как я могла выйти замуж за человека, который так холоден, так чертовски равнодушен!»

Время мчится вперед. Он в Массачусетсе, сидит в засаде. Наживка — женщина. Тесс Уильямс, вернувшаяся домой в надежде выманить из неизвестного укрытия своего бывшего мужа-убийцу. Все идет наперекосяк. Он в доме, когда с улицы доносятся выстрелы. Приказывает Тесс не подходить к двери. Обещает, что здесь она в безопасности. Появляется Джим Беккет и расстреливает его в упор из двуствольного обреза.

Куинси думает: «Что-то мне слишком жарко для человека, который так чертовски холоден». Какое-то время спустя, только что выйдя из госпиталя, получив отпуск, вывозит своих девочек на уик-энд за город.

— Как ты? — спросил он у Бетти.

— Лучше.

— Я по тебе скучаю.

— Нет, не скучаешь.

— Бетти…

— Возвращайся на работу, Пирс. Ты же изображаешь из себя бога, зачем пытаться играть роль мужа?

Куинси проснулся. Он лежал в темной комнате, глядя на проникающие через опущенные жалюзи полоски света с танцующими в них пылинками, слушая звуки огромного города за стенами квартиры, в которой жила его дочь.

— Мне так жаль, Элизабет, — прошептал он.

Потом Куинси встал и вышел в соседнюю комнату, где последний из оставшихся в живых членов его семьи смотрел «Скорую помощь». Рейни сидела рядом. Ее короткие, торчащие во все стороны волосы резко контрастировали с длинными немытыми прядями Кимберли. Большие серые глаза и широкие скулы словно бросали вызов тонким чертам патрицианского лица его дочери. Инь и Ян, подумал он. Обе были столь прекрасны, что у него защемило сердце. Какое-то время Куинси просто стоял, жалея о том, что не можете остановить время, о том, что не в его силах остановить этот миг, миг покоя и мира.

— Леди, — сказал он, — у меня есть план.

Рано утром в четверг, когда специальный агент Гленда Родман только собиралась отправиться спать после ночного дежурства, экран монитора показал стоящего у ворот Куинси. Накануне Гленда спала всего два часа, когда ее подняли с постели и отправили в Филадельфию, но теперь события той ночи казались делом далекого прошлого. Два часа сна были отклонением. Все остальное — поездка в Филадельфию, осмотр места преступления, возвращение в дом Куинси, прослушивание непрерывно поступающих на автоответчик посланий с угрозами, проклятиями и пожеланиями скорой и мучительной смерти в адрес Куинси — было нормой.

Их, этих сообщений, набралось уже триста пятьдесят девять. Некоторых из звонивших Куинси лично отправил за решетку. Другие просто ненавидели федералов. Третьи звонили от скуки. Ясно было одно: информация, содержавшая домашний номер телефона сотрудника ФБР и почти открыто передававшаяся через всевозможные печатные издания, разошлась по многим тюрьмам. Каждый считал своим долгом выразить свое мнение. Некоторые, надо признать, обладали завидным воображением. А кто-то зашел так далеко, что даже устроил для него смертельную ловушку. И это было еще не самое плохое.

Гленда нажала кнопку и впустила Куинси в его же владения. Агент был в том же, что и накануне, костюме. Бледное, усталое лицо. Монитор не давал возможности определить выражение. Возможно, сам того не ведая, Куинси уже давно стал легендой в Бюро. Сейчас Гленда не испытывала к нему ничего, кроме жалости. И еще ей было любопытно, что он предпримет.

Куинси постучал в дверь. Она любезно его впустила.

— Мне надо кое-что забрать, — сказал он.

— Конечно.

— Загляну к Эверетту, а потом собираюсь уехать из города.

— Полиции Филадельфии это вряд ли понравится.

— В первую очередь я должен позаботиться о дочери.

Куинси исчез в спальне, и вскоре Гленда услышала, как он открывает дверцу шкафа.

Не зная, чем занять себя, Родман прошла в его кабинет. Интересно, проведя в доме Куинси уже два дня, она так и не ощутила незримого присутствия человека, прожившего здесь много лет. Несколько комнат вообще пустовали. Стены в основном голые, а на кухне даже мыши было бы нечем поживиться. Лишь в домашнем кабинете присутствовало то, что можно назвать атмосферой жилища, поэтому Гленда заходила сюда чаще, чем в другие помещения. Хотя бы для того, чтобы укрыться от безликой пустоты огромного пространства.

Здесь стояла старая стереосистема, предлагавшая относительный комфорт в виде нескольких катушек с записями классического джаза. Большую часть стоящего в углу прекрасного антикварного стола вишневого дерева занимал последней модели факс. Дипломы и грамоты в золоченых рамках хотя и не висели на стенах, а стояли на столе, но по крайней мере были извлечены из какого-то ящика, тогда как груда не разобранных коробок все еще пылилась в углу. Кресло, обтянутое черной кожей, стоило, должно быть, немалых денег. Судя по всему, основную часть времени Куинси проводил именно в этой комнате. Иногда Гленда даже улавливала слабый запах одеколона.