— Дзынь-дзынь-дзынь!

Патриарх Григорий, который хоть и поседел как лунь, но оставался по-прежнему худ и подвижен, постучал вилкой по серебряному кубку. Замолчали все, включая ханов-язычников и словенских владык из лесной глухомани, поклонявшихся дедовским деревянным идолам. Владыку уважали все. Ведь когда заходил спор о его святости, то последним аргументом в споре становился двадцатилетний бренди, настоянный в бочке из лимузенского дуба в подвалах патриаршего двора. Тут даже закоренелый поклонник старых богов нехотя признавал, что определенное благословение небес над этим человеком присутствует, иначе как еще можно выгнать пойло такого качества.

— Поднимем кубки, сиятельные! — горестно сказал Григорий. — Господь оставил нас милостью своей! Наш государь, одаренный множеством добродетелей, покинул мир этот и перешел в мир иной. Пусть господь посадит его по правую руку от себя! Мир его праху!

— Мир! — подхватили нобили и опрокинули кубки в свои луженые глотки.

После этого речи полились одна за другой, и тональность в них звучала разная. От откровенного, совершенно искреннего горя до едва прикрытого злорадства. Кое-кто уже выпил слишком много, и правда перла наружу неудержимым потоком.

А потом прозвучал вопрос, после которого в зале наступила гробовая тишина. И задал его боярин Константин, Любавин зять, полковник Тайного Приказа, руководивший Внешней разведкой.

— А скажи нам, царственный! — обратился он к цезарю Бериславу. — Как у нас дальше дела-то будут вестись? Вот раньше государь в Братиславе сидел. А как оно теперь станет? Приедет ли император сюда? Или в Александрии останется? И если останется вдруг, то кто здесь будет?

— Да… ты понимаешь… — задумчиво сказал Берислав. — Надо сначала его царственность дождаться… С ним обсудить…

— Да тут и обсуждать нечего! — заявил со своего конца стола Кий. — Я в Закарпатье не поеду. Был я там с пятью сотнями всадников, задница полная за горами. Кроме медведей и лесовиков неумытых и нет ничего. Или я хуже брата Вовки? Я свою долю получить хочу по старому обычаю! И уж поверьте, сиятельные, я ее получу!

1 Теодорос Рштуни — ишхан, или первый из князей, Армении. В реальной истории начала успешно воевал против арабов, а потом сдал им страну. Назначен ими правителем всего Закавказья. В 654 году в Армении началась феодальная междоусобица. Арабы вторглись и разбили войска князей. Рштуни отправили в Дамаск в качестве заложника, где он и умер.

2 В реальной истории битва при Финике 655 года, у южного побережья Малой Азии, закончилась чудовищным поражением византийского флота. Констант II едва спасся, но сотни кораблей были потеряны, а тысячи моряков погибли.

3 Речь идет о 8-м Толедском соборе, который существенно ограничил власть короля Испании.

Май 658 года. Через две недели после смерти императора Самослава. Александрия.

Александрия никогда уже не приблизится к блеску времен первых Птолемеев или Константинополя. Но за последние годы здесь стало совсем неплохо. Великий логофет худо-бедно расплатился с казной, наладив производство сахара и хлопка. А потом, когда на трон восточной столицы сел Владимир, туда пошло зерно из Египта, возвращая назад полновесное золото. Стефан и Святослав выбили уступки из императора Само, и тот позволил им оставлять у себя половину податей. И даже этой малости оказалось достаточно, чтобы вдохнуть жизнь в истерзанную тысячелетним гнетом страну.

Вдоль всего Нила поставили цепочку телеграфных башен, и наместники провинций тут же перестали быть удельными князьями, получая указание из столицы день в день. Крестьяне расчистили заиленные протоки Дельты, и даже к Пелузию провели канал, снова оживив тамошнюю безрадостную пустыню. Огромное количество колес перекачивало воду дальше и быстрее, чем обычно, почти заменив собой привычный тысячелетиями «журавль» с ведром. Множество новых прудов давало крестьянам рыбу, и подросшее поколение, которое питалось теперь не только зерном, выросло чуть ли не на два пальца выше, чем их родители. Эти дети редко голодали, а ведь пока здесь такого не случалось. Большой голод наступал в Египте каждые семь-восемь лет, так было во все времена. Но сейчас огромные склады с запасами зерна сглаживали эту проблему. И пока люди молились о новом урожае, чиновники империи перенаправляли сюда зерновозы из Африки, Сицилии, Апулии и даже Болгарии. Египту давали зерно в долг, зная, что он вернет его в следующем году. Так население уверенно перевалило за пять миллионов человек.

Нубийское золото перечеканивали в монету, и ее излишек уходил на север, возвращая назад разменное серебро. Денежная масса оживила торговлю, и даже у крестьян, собранных в артели, стала водиться кое-какая копейка. Здесь, в Египте, имений местной знати было намного меньше, чем в той же Анатолии или Африке. Почти вся земля принадлежала императорам.

В Александрии и крупных городах вовсю работали отделения государева Сберегательного банка, и все попытки купцов создать что-то похожее пресекались быстро и жестко. Император Само не любил делиться, вызывая зубовный скрежет купцов, мечтавших о ростовщических процентах. Но шансов у них не было. Сбербанк давал под десятую долю в год, а на такой марже ни один ростовщик работать не станет. Даже иудеи Испании и Галии ощущали на себе гнет императорского банка. Все крупные купцы и знать ушли именно туда, не позволяя ростовщикам накопить существенные капиталы. Они пока что оставались обычными менялами, которые перебивались мелкой рыбешкой.

Доходы этой провинции стали такими, что Стефан сломал свой дворец и дворец Святослава, и теперь новое здание занимало почти целый квартал, к вящей радости псов-алаунтов, которые расплодились там в немыслимом количестве. Юлдуз по-прежнему оставалась степнячкой, которая любила охоту и скачки. Правда, императрица давно не была щуплой девчонкой, как раньше. Годы добавили ей солидности и объема. Все же она достигла того возраста, когда здесь вовсю становятся бабушками. Но ее первенец, Александр, жил в Братиславе, а его нареченная жена — здесь. Дочь вождя самого крупного берберского племени крестили под именем София, и теперь они со свекровью ездили на охоту вместе.