— Мне нравится видеть, как люди плачут из-за моих историй. Для меня это комплимент. Я не могу не воздать должное тем событиям, свидетелем которых я был. Я записал некоторые из них. К сожалению, у меня нет достаточного умения, чтобы описать все должным образом. Если бы мне удалось выразить все нужными словами, собрать все истории вместе, то у меня получилась бы большая книга. Она превзошла бы даже «Безумную любовь». Я думаю, эта книга так же нравилась бы Джо, как пиратские романы. Да, в свое время я побывал в разных переделках. И, знаете, миссис Блайз, я был бы не прочь испытать все еще раз. Но теперь я стал ни на что не годен. Сколько лет прошло в плаваниях!

— Как говорил Одиссей: «Плавай всю свою жизнь, пока не умрешь», мечтательно произнесла Энн.

— Одиссей? Я читал некоторые его произведения, или мне так кажется? Нам, старым морякам, вечно все кажется. Но мне, как видно, придется умереть на суше. Ну что ж, будь, что будет. Когда-то в Долине жил старый Вильям Форд. Всю свою жизнь он не подходил близко к воде, потому что боялся утонуть. Предсказатель судеб сказал ему, что он умрет именно такой смертью. Однажды он потерял сознание и очнулся в сарае. Его лицо было в пойле для лошадей. Там и утонул. Что? Вам уже пора идти? Ну не забывайте, заходите почаще. В следующий раз будет рассказывать доктор. Он знает множество историй, которые мне хотелось бы услышать. С некоторых пор я стал чувствовать себя таким одиноким. Моя жизнь потускнела со смертью Элизабет Рассел. Мы так дружили.

Капитан Джим говорил с высоты своих лет. Он видел, как друзья один за другим умирают, покидая его. Это были такие друзья, которых не мог заменить никто из молодого поколения, даже из числа тех, кто знает Джозефа. Энн и Гилберт пообещали не забывать капитана и приходить почаще.

— Он человек редкой души, правда? — сказал Гилберт, когда они пришли домой.

— Я никак не могу понять, как это в нем уживаются простота и доброта с той безудержной тягой к приключениям, которую он приобрел во время своих плаваний, — удивлялась Энн.

— Ты не считала бы так, если бы видела его на днях в рыбацкой деревушке. Какой-то мужчина с лодки Питера Каутьера скверно выразился о девушке на берегу. Так капитан Джим просто сжег парня своим взглядом. Ты не узнала бы его в тот момент. Он сказал немного, но как он говорил! Казалось, он обдирает мясо с костей того мужчины. Я понял, что капитан Джим не допустит плохого слова в адрес женщины в его присутствии.

— Я просто поражаюсь, почему он не женился, — сказала Энн. — Сейчас его сыновья могли бы быть уже в море, а его внуки сидели бы у него на коленях и слушали его истории. Он был бы таким хорошим дедушкой и отцом, у него нет никого, кроме кота.

Но Энн ошибалась. У капитана Джима было нечто большее, чем кот. У него были воспоминания.

«Я собираюсь выйти на берег сегодня вечером», — сказала Энн сама себе, так как Гилберт уехал в гавань по вызову. Энн была достаточно самостоятельна, как и все, кого воспитывала Марилла Кетберг. Энн могла прогуляться по берегу, не спрашивая разрешения у Гилберта. Ее прогулки всегда проходили очень приятно. Иногда они гуляли вместе с Гилбертом, иногда с капитаном Джимом, а иногда Энн гуляла одна, предаваясь новым мечтам, наедине с мыслями, которые наполняли ее жизнь радужными цветами. Она любила туманную гавань, таинственный величавый берег, серебряные дюны, над которыми носился ветер. Но больше всего ей нравились скалы с утесами и пещерами, усыпанными громадным количеством камешков, и небольшие бухты с крупной галькой по берегам. На такой берег она и пришла в тот вечер.

Недавно здесь был осенний шторм с сильным дождем и шквальным ветром. Он продолжался три дня. Высокие волны разбивались о скалы, струи морской воды взбивали белую пену, которую ветер выносил на берег. Но шторм прошел, ветер затих, перестал идти дождь, и лишь пенистые волны все еще не ослабляли своего упорного натиска на скалы.

— Ах, такие моменты стоят целых недель штормов, — воскликнула восхищенная Энн, бросив взгляд с вершины скалы, где она стояла, на метавшиеся внизу волны. Потом она осторожно слезла вниз на берег и ступила на маленькую песчаную дорожку. Там она оказалась скрытой от окружающего мира скалами с одной стороны и небом и морем — с другой.

— Мне хочется петь и танцевать! — закричала она. — Здесь меня никто не увидит, кроме морских чаек. Но им нет до этого никакого дела. Я могу сходить с ума и делать все, что мне захочется.

Она подхватила свою юбку и запрыгала вдоль узкой полоски песчаника. До ее ног добегали волны, оставляя белую пену. Подпрыгивая, кружась и смеясь, как ребенок, она достигла небольшого мыса, что лежал на восточной части берега. Вдруг она остановилась, как вкопанная, и густо покраснела. Все это время она, оказывается, была не одна. Ее видели танцующей и смеющейся.

На камнях, недалеко от Энн, сидела девушка с золотыми волосами, с глазами цвета моря. На нее падали тени от скал. Девушка смотрела прямо на Энн со странным выражением на лице: частично с удивлением, частично с симпатией и даже с завистью. Голова ее была непокрыта. Ее чудесные волосы, даже более чудесные и густые, чем извивающиеся змеи на голове Горгоны, были уложены и подвязаны алой лентой. На ней было платье из какого-то темного материала, очень добротно сделанного. Ее талию подпоясывал широкий пояс из красного шелка. Ее руки, которыми она обхватывала колени, были темными и покрыты от работы мозолями. Но на шее и щеках кожа была белой как крем. Сквозь низко висящие на западном склоне неба облака пробился луч заходящего солнца. Этот луч упал на волосы девушки. На какое-то мгновение она стала живым олицетворением моря, его таинственности, волнения и очарования.