Ударился — и начисто забыл о существовании своего бывшего офицера.

2

За полтора года службы у Ревинтера Эдингем получил звание капитана. И сделался доверенным лицом как самого всесильного министра, так и его младшего сына Роджера. Своего ровесника, с которым вдруг подружился. Вот уж чего не ожидал…

Пока Джерри жил в Лютене — молодой офицер был командиром его личного эскорта. Но в последние месяцы прошла целая цепь неприятных для Ревинтеров событий. И Алан занял пост офицера для особых поручений при самом министре.

Как раз одно из таких — нынешняя поездка в Лиар.

Вот здесь-то и начались первые трудности. В Лютене молодой офицер привык, что имя Ревинтеров открывает любую дверь.

Ну, почти. Но визит к Всеславу Словеонскому пока без надобности.

А вот на севере…

Начать с того, что юного лорда Таррента вообще не оказалось в замке. И он, увы, вовсе не отсиживался за крепкими стенами, «никого не принимая», а именно отсутствовал. В слежке Алан за эти годы собаку съел.

Недоросль так удачно в семнадцать лет заполучил отцовский титул. В результате безвременной гибели папеньки. И сейчас действительно умотал из Лиара — невесть куда. Очевидно, на радостях. Или с горя.

Причем Эдингем разминулся с ним дней в десять — не больше…

Капитан со злости чуть не послал за Таррентом погоню. Но — полномочий нет. Есть — договариваться, намекать, завуалированно угрожать. А вот ловить и хватать — нельзя. Может, Леон Таррент и убил папашу. Но не доказано — не преступник.

Что ж, на такой случай Ревинтер предусмотрел еще вариант. Конечно, лучше заставить мальчишку помогать добровольно. Но тот может заупрямиться.

И тогда придется пойти другим путем. Министр финансов найдет потом способ уладить формальности. Он — мастер по таким способам.

Мальчишку… Алан ведь сам старше Леона всего года на четыре.

Времени осталось впритык — на исходе Месяц Сердца Зимы. Еще неделя-полторы — и лед капризного Альварена станет ненадежным. Жди потом Рождения Весны…

3

Алан гордился, что не боится никого и ничего. Ну, почти.

Но леонардитов опасаются все. Орден со зловещей историей лишь формально подчинен кардиналу Эвитана. А на деле дает отчет только своему Магистру. А тот в свою очередь — одному Патриарху.

Леонардиты не вправе воспрепятствовать отъезду монахинь. А тем более — послушницы. При наличии разрешения аббатисы.

Но вот навязаться в сопровождающие и утешители душ — запросто. И тогда уже Эдингем не сможет отказать…

Тем не менее, пока всё идет гладко. Его беспрепятственно проводили к настоятельнице Амалианского аббатства.

Коридоры — неуютны, безлики и безлюдны. Алан внутренне готовился к долгому и неприятному разговору. И, конечно, ожидал, что мать-аббатиса — отнюдь не молода. Но всё же…

Бабке явно стукнуло лет сто. А то и все двести. Столько морщин на одном лице умещается с трудом.

Впрочем, может, это даже хорошо. Старуху легче уболтать.

Если она еще не совсем выжила из ума. И за нее не распоряжаются другие. Не дряхлые.

А вот и ошибка! Чуть не расслабился при виде возраста собеседницы. А как насчет колючего блеска — в умнейших маленьких глазках? Бабка — в своем уме, бабка и не думает упускать власть из костлявых скрюченных ручек. И знает, чего хочет.

А на что Эдингем рассчитывал? Откуда возьмутся белопушистые одуванчики — в подобном гадюшнике?

— Итак, что привело вас, юноша, в обитель мира и покоя? — слабым, умирающим голоском прошелестела мать-настоятельница.

Алан насторожился. Всё — еще хуже, чем он думал, или… Или ему всё примерещилось? И это просто очень старая бабуля? Старая и больная…

— Мне нужно забрать из монастыря двух…

Кого? Карлотта — монахиня, а Эйда?

Сопляк-отцеубийца удрал. Узнать теперь не у кого…

— … сестер! — выкрутился Эдингем. — Вот разрешение лиарского лорда.

Аббатиса скрупулезно изучила острыми как илладийский кинжал глазками бумаги. Над ними трудился лучший подделыватель почерков Бертольда Ревинтера. А уж где всесильный министр достал печать точь-в-точь как у лиарского лорда — остается только дивиться.

Алан вообще чем дальше, тем сильнее удивлялся своему монсеньору. Причём даже больше, чем восхищался. Эдингем любил умных людей. И презирал чванливых дураков. Вроде большинства придворных хлыщей. Или этого Леона Таррента.