Прошло еще несколько месяцев, прежде чем Наталья решилась тратить деньги. Первым делом она сменила свой гардероб и гардероб Степана. Теперь он ходил по выходным не в затертых от времени военных френчах, а в превосходном костюме-тройке и лаковых ботинках. В доме был сделан ремонт, завезена новая мебель и пианино. Не меньше одного раза в месяц Наталья стала устраивать приемы наподобие светских. На этих вечерах она усаживала Степана за пианино, и он был вынужден развлекать гостей, хотя играл не очень хорошо. К счастью, среди гостей не было больших мастеров и ценителей музыки, поэтому слушали его с удовольствием. Наталья тоже, было, решила научиться игре, но оказалось, что у нее совершенно нет музыкального слуха. В довершение всему она наняла себе горничную. Раньше ей самой приходилось помогать в уборке Маше, которой и на кухне хватало работы. Теперь она стала настоящей барыней. Эту горничную рекомендовал один из сослуживцев Степана. Даже не рекомендовал, а передал коллегам просьбу своего хорошего знакомого пристроить его дочь, засидевшуюся в невестах до тридцати лет. В последнее время Наталья часто возвращалась к этой теме, поэтому, когда Степан за ужином рассказал об этой просьбе, Наталья попросила пригласить ее для знакомства. Она ожидала увидеть очень некрасивую молодую женщину, которую никто не захотел иметь женой, но вместо этого увидела довольно симпатичную, немного скованную девушку. Беседа выявила, что она ограничена умственно, но не на столько, чтобы не взяли замуж, а то, что она засиделась в девках, вовсе не было ее заслугой. В двенадцать лет она потеряла мать, которая умерла во время очередных пятых родах. Как старшая, она и заменила младшим мать. Отец, правда, через год после смерти матери женился, но мачеха вскоре после свадьбы родила, раскрыв этим досвадебную связь, и занялась своим ребенком, не обращая внимания на пасынков. Вот и легли на ее плечи все домашние заботы. Периодически к ней засылали сватов. Но отец каждый раз отказывал им. Позже, когда младшая подросла, ее уже никто не сватал больше. А теперь, когда младшую выдали замуж, она стала не нужна. Мачеха так и сказала отцу: «Нечего ей задарма хлеб есть, по хозяйству теперь и сама справлюсь, а детей поднимать надо». После первенца она еще троих родила. Вот отец и хочет определить ее в прислуги, от лишнего рта избавиться. Должность у него самая низкая, оклад соответственный. Рассказывала она все это спокойным ровным голосом, воспринимая, очевидно, подобное отношение к себе как должное, и Наталья невольно подумала, что бы сталось с ней, останься она в деревне, где правила еще жестче. Девушка подходила по всем статьям, если судить с ее слов, но лгать ей не было резона. Если она лентяйка или ничего не умеет делать, выставить ее можно в два счета. Так Анфиса обосновалась в их доме, о чем Наталья не жалела.

Прошло около месяца с того дня, как в доме появилась горничная, когда кухарка Маша, вернувшись с базара, принесла интригующую новость.

– Ох, Наталья Николаевна, что на базаре творится, – восторженно начала она, лишь Наталья зашла на кухню. – Помните, с год назад старьевщик умер, еще люди говорили, что при покойнике уйму денег нашли. Так вот его лавку до сих пор никто не купил. Да и кто позарится на этот сарайчик. В земстве решили ее сломать, прислали рабочих, те и принялись за работу. Окно стали выставлять, а там в подоконнике тайник. Тайник, правда, пустой, но полиция говорит, что в нем деньги хранились, и причем очень долго. Как они это узнали, не знаю, но вроде как обнаружили пыль денежную. Какая пыль может быть от денег, болтают люди всякую чушь.

– А полиция-то тут при чем, они, что, тоже ломали лавку? – с искренним удивлением спросила Наталья.

– Так я же говорю, тайник нашли, пустой, значит, старика ограбили и, может, даже убили. После того, как рабочие сообщили о тайнике, полиция стала наблюдать за разборкой лавки. И что вы думаете, нашли еще один тайник пустой, а еще один со сгнившими деньгами. В труху превратились. Но самое главное, когда сняли пол, полицейские заставили рабочих землю под ним копать и те нашли настоящий клад. Шкатулка деревянная, покрытая воском, полная всяких драгоценностей. Вот рабочие убивались, что в полицию сообщили. Но их сам городской пристав обещал наградить. Каждому по пять рублей дадут. Повезло же мужикам, такие деньги за плевую работу!

– Почему решили, что старика убили? – пряча охватившую ее тревогу, спросила Наталья. – Он же старым был, сам умер.

– Это так тогдашний околоточный решил, он первым старика обнаружил. А теперь бабы говорят, что не зря он вскоре после этого исчез. Его это рук дело, он старика ограбил. Убивать-то, может, и не убивал, дед и взаправду сам умер, а вот ограбить мог. Кто ему помешает. Еще бабы говорят, что он нарочно деньги, что при старике были, не взял. Это чтобы людям глаза отвести.

– Да, что только на свете не творится, – задумчиво произнесла Наталья, – а мы живем и ничего не знаем. Ведь этот околоточный пристав у нас обедал незадолго до этих событий. Если за него возьмутся, могут и нас замарать. Ты помнишь его, Маша?

– Это тот господинчик, который сначала барином был, а потом как мужик напился? Надо же, а я и не знала, кто он. Бабам на базаре расскажу, так не поверят.

– Зачем тебе это надо, – возмутилась Наталья. – Я же говорю, общение с такими людьми на пользу не идет. Выходит, и мы такие же.

– Да полно вам, Наталья Николаевна, я что, дура какая, не понимаю. Да и напрасно вы волнуетесь, рука руку моет. Ведь не зря же начальник полиции рабочим такие бешеные деньги пообещал. Шкатулочку по начальству поделят, и все будет шито-крыто. Никто того господинчика тревожить не станет, он свою долю взял, они – свою.

– Да, Машенька, ты не дура, ты умница, – успокоила Наталья. – Ты позже зайди ко мне, платье примеришь то, что по весне сшили. Тебе оно тогда понравилось, а я его больше не надену, надоело.

– Ой, спасибочки, Наталья Николаевна, – восторженно воскликнула Маша. – Век за вас молиться буду.

Хотя рассуждения Маши были вполне логичны, тревога поселилась в душе Натальи, но что предпринять, она не знала. Оставалось только ждать. За подельников она не опасалась. Если даже Тюнин их знал лично, это ничего не меняло, а вот с Натальей он имел прямой контакт. Но ведь разговор шел без свидетелей, успокаивала она себя, Степан против и слова не скажет. Хотя он привык подчиняться, ему прикажут правду говорить, он и скажет, и не потому, что трус, а потому, что так воспитан. Это заключение поселило еще большую тревогу, она впервые пожалела об этом качестве мужа, которое автоматически становилось недостатком. Говорить с ним об этом было бессмысленно, но ей нужна была хоть какая-то отдушина, и вечером за ужином она поделилась с ним своими тревогами.

– Ты слышал, что на базаре творится? – спросила она, и он почувствовал в ее голосе напускную твердость.

– А что, собственно, я мог слышать, – настороженно отозвался он. – Я же весь день на службе, весь день корплю над бумагами.

– А то, что полиция занялась делом старьевщика. Тебе, конечно, и дела до этого нет. Ты тут ни при чем. Ты у нас святой, – чуть ли не на крик сорвалась Наталья.

– Действительно. При чем здесь я? – удивился Степан.

– Да при том, что твоего Тюнина подозревают в ограблении старика.

– Он не мой, какое нам до него дело. Подозревают, и Бог с ними. Пускай подозревают. Что ты так всполошилась?

– Тебе, конечно, ничего не будет, а мне каторга, – уже совсем перестала себя контролировать Наталья. – Всем пользуемся вместе, а отвечать мне одной.

– Прекрати каркать, – неожиданно жестко сказал Степан, – а то накаркаешь. Прислуга-то, наверное, все слышит.

– Маша – свой человек, а Анфиса наверху, не услышит, – уже нормальным голосом сказала Наталья. – Да и какая теперь разница, слышат или нет.